Второе Установление
Шрифт:
Адмирал вернулся.
— Ну?
— Сударь, этот человек — не шпион. Вы можете ему верить. Я за него ручаюсь.
— Вот как? — адмирал нахмурился. — Значит, он действительно представляет транторианский аграрный кооператив, желающий заключить с Терминусом торговый договор на поставку зерна и картофеля? Что ж, отлично, но пока он не может быть отпущен.
— Почему? — тут же спросил Палвер.
— Потому что мы в самой гуще сражения. Когда оно кончится, мы — если будем живы — доставим вас на Терминус.
Калганский
Адмирал Установления, нахмурившись, сказал:
— Должно быть, началось генеральное сражение. Поглядите, сколько их, — и добавил: — Они все равно не рискнули бы выступить против нас, если бы знали о силах Ценна.
Коммандер Ценн покинул флот несколько часов назад, как только приближение врага было обнаружено. Изменить план было уже невозможно. Он должен был либо сработать, либо нет. Но адмирал чувствовал себя вполне уверенно. Как и офицеры. Как и все экипажи.
Глаза снова обратились к светлячкам на экранах.
Они искрились сложными построениями смертоносного балета.
Флот Установления медленно отступал. Шли часы. Флот едва заметно менял направление, постепенно уводя врага в сторону от первоначального курса.
По замыслу стратегов, разработавших план сражения, калганские корабли должны были оказаться в определенном объеме пространства. Вне его крались Установители; калганцы же затягивались внутрь. Уходившие в сторону подвергались неожиданным и яростным атакам. Те, кто был внутри, оставались нетронутыми.
Все это было построено на нежелании звездолетов Лорда Стеттина брать на себя инициативу, на их стремлении оставаться там, где на них не нападают.
Капитан Диксил жестким взглядом смотрел на наручные часы. Было 13–10.
— У нас остается двадцать минут, — сказал он.
Сидевший сбоку лейтенант напряженно кивнул.
— Пока все выглядит прекрасно, капитан. Мы поймали в мышеловку больше девяноста процентов их кораблей. Если сможем удержать их в таком виде…
— Да! Если…
Корабли Установления снова поползли вперед — медленно, медленно… Не настолько быстро, чтобы побудить калганцев к отступлению, но достаточно быстро, чтобы отбить у них желание атаковать. Калганцы предпочли выждать еще.
Минуты шли.
В 13–25 по сигналу адмирала семьдесят пять кораблей Установления с максимальным ускорением ринулись в атаку на переднюю плоскость калганского флота, составленную из трехсот звездолетов. Немедленно вспыхнули калганские поля защиты, взметнулись энергетические лучи. Все триста кораблей до одного обратились против атакующих безумцев, которые мчались отчаянно, безоглядно и…
В 13–30, единым скачком через гиперпространство выйдя в рассчитанную точку в рассчитанное время, откуда ни возьмись,
Ловушка сработала отлично.
Калганцы все еще сохраняли численный перевес, но они были не в том настроении, чтобы заниматься подсчетами. Первым их побуждением было бежать. Развалившееся построение оказалось еще более уязвимым; вражеские корабли только мешали друг другу.
Через какое-то время происходящее стало походить на охоту на крыс.
Из трехсот калганских кораблей, красы и гордости флота, до Калгана добралось не более шестидесяти, да и то в основном с безнадежными повреждениями. Установление потеряло восемь звездолетов из ста двадцати пяти.
Прим Палвер высадился на Терминусе как раз в самый разгар празднеств. Весь этот ажиотаж его несколько раздражал, но, тем не менее, до отбытия с планеты он выполнил два дела и выслушал одну просьбу.
Выполненные им задания были: 1) заключение соглашения, по которому кооператив Палвера обязался поставлять по двадцать грузов разнообразного продовольствия в месяц на протяжении всего следующего года согласно ценам военного времени — что, благодаря последней битве, отнюдь не сопровождалось риском; и 2) передача доктору Дареллу четырех кратких слов Аркадии.
На какой-то миг Дарелл, широко раскрыв глаза, посмотрел на гостя, а потом изложил свою просьбу. Он всего лишь просил передать Аркадии ответ. Ответ был прост и имел смысл, что Палверу понравилось.
Ответ был таков: «Возвращайся обратно. Опасности больше не будет.»
Лорд Стеттин пребывал в ярости и отчаянии. Видеть, как оружие ломается в руках; ощущать, как прочная ткань военной мощи расползается, обращаясь в гнилые нитки — такое даже флегматика обратило бы в кипящую лаву. Но он был беспомощен, и знал это.
Уже много недель он толком не спал. Он не брился три дня. Он отменил все аудиенции. Его адмиралы были предоставлены самим себе, и никто лучше самого Лорда Калгана не знал, что очень скоро угроза внутреннего мятежа станет реальностью и без новых военных поражений.
Лев Мейрус, первый министр, вряд ли мог бы помочь. Он просто стоял, спокойный, неприлично старый, а его тонкие, нервные пальцы, как всегда, поглаживали морщины на пути от носа до подбородка.
— Ну сделайте что-нибудь! — заорал на него Стеттин. — Мы разгромлены, понимаете?
Разгромлены! А почему? Я не знаю, почему. Вот и все. Я не знаю, почему. Может быть, вы знаете?
— Полагаю, что знаю, — спокойно промолвил Мейрус.
— Измена! — слово это выскользнуло мягко, и так же мягко были произнесены последующие слова. — Вы знали об измене и помалкивали. Вы служили дураку, которого я скинул, лишив его Первого Гражданства, и думаете, что будете служить и той вонючей крысе, которая сменит меня.