Второй полет Гагарина
Шрифт:
Когда Ксюше исполнился месяц, я однажды вечером вернулся домой, стряхнул снег с куртки и позвал супругу на важный разговор.
— Сейчас, проверю только, как наша девочка.
Чтоб не мешать дочке отдыхать (когда только успела устать?), прикрыли дверь на кухню. Именно в этой части квартиры состоялось абсолютное большинство Самых Важных Разговоров в СССР, не только в нашей семье.
— Чем хочешь удивить?
— Я получил предложение на перевод в Москву.
Алла едва не выронила ложку, которой накладывала мне макароны по-флотски.
— В Москву?! В ПВО Москвы?
— И да, и нет. В столицу, но для испытания новой техники. Не сразу. Сначала медкомиссия.
Она придвинула мне тарелку, сама села напротив.
— Ты уже согласился.
— Предварительно. Рапорт не писал.
— Надеюсь, не пилот спутника.
— Не говорят. Военная тайна. Предпочитают молодых, женатых, коммунистов, с идеальным здоровьем. То есть как меня. Что женатые — утешает. Вряд ли кто наверху намерен плодить вдов. Считалось бы опасным, нашлись бы холостые. Обещают: должностная перспектива блестящая. Под сокращение армии эта программа не попадёт, она рассчитана на будущее, из области догнать и перегнать Америку.
— Перегнать в чём?
Ей бы снайпером работать… Всегда стреляет точно в цель. Как минимум — словами.
— Понятия не имею, — соврал я. — Не соглашусь — не узнаю.
— А мы застрянем в Луостари и будем терзаться, что упустили шанс…
— Именно.
Алла начала раскачиваться на табурете. Такое с ней случалось, когда глубоко задумывалась.
— Заходила вчера Женька из первого подъезда за солью. Фамилию не помню, её муж у вас во второй эскадрилье, командир звена. Рассказывала про жизнь. На севере терпимо несколько лет, первый год приспосабливаешься, дальше проще, но потом понимаешь — это тоска смертная. И я вдруг представляю, что то же самое ждёт нас. С детьми. Ну, дорастёшь и ты до командира звена, даже комэска. Дальше хорошо бы в академию, не всякого туда пошлют. Мы зависнем на Севере до пенсии. Да, получим её совсем ещё не старыми, но лучшие годы уйдут. Юра, ты сам как считаешь, риск соглашаться на перевод — оправдан?
— Да. Иначе бы сразу отказался и не рассказывал. Не хочу тебя звать «моя вдова».
— Испытатель… Аж душа леденеет.
— Буду самый осторожный в мире испытатель, потому что дома меня ждут Алла и Ксюша. Потом ещё Ксюше братика забацаем.
Обошёл стол и обнял жену за плечи. Они вздрагивали. А голос был твёрд.
— Братика? Только если сам согласишься рожать. Что касается Москвы — давай. Даст бог, в которого мы оба не верим, чтоб не проклинала себя за это согласие. Alea jacta est.
Что означает — жребий брошен.
На следующий день посланцы Каманина получили моё окончательное «да», командование — рапорт на перевод в испытатели, с ним некоторое облегчение на фоне грядущих сокращений, одним «лишним» меньше.
Билет в космос в кармане. Самому страшно. Но я считаюсь Гагариным! А не погулять вышел.
Глава 10
10
Во время московских испытаний много раз вспоминался первый разговор с вербовщиками, ещё в штабе полка. Представитель комиссии спросил меня в лоб:
— Как вы отнесётесь к перспективе пилотировать особый аппарат нового типа?
— Если партия скажет «надо», готов пилотировать всё, что летает, ездит, плавает или даже ползает под землёй.
Он улыбнулся.
— А что бы сами выбрали из этого списка?
— Космический спутник Земли, товарищ майор!
Командир полка и замполит, знавшие меня как комсомольского краснобая, особого значения не придали, а вот москвич удивлённо вытаращился. Его задание было окружено строжайшей секретностью.
— Почему вы считаете, что вам могут предложить столь неожиданное назначение?
— Я не считаю, а мечтаю, товарищ майор. В новостях писали, что американцы проводят отбор лётчиков для космической программы. Но у них спутники — крохотные, а о наших передали, что советские учёные отправили на околоземную орбиту спутник весом больше тонны и станцию к Луне. Значит, Советский Союз обладает ракетой достаточной мощности, чтоб доставить в околоземное пространство прибор с системой жизнеобеспечения хотя бы для одного пилота. Понимаю: риск огромен. Но если мне доверят пробный полёт, пусть даже без шанса вернуться живым — только доказать, что человек способен какое-то время существовать за пределами планеты, я готов.
— Ничего похожего на описанное вами душегубство не планируется, — напустил туману другой член комиссии. — Но ваша готовность к самопожертвованию во имя Родины и науки похвальна. Спасибо, лейтенант, вы свободны.
На коридоре показал большой палец Жоре Шонину из соседней части. Тоже лётчик-истребитель ВВС Северного флота и кандидат в отряд космонавтов, в первый состав, хоть, насколько помню, лететь ему выпадет не скоро.
Разумеется, Алла не услышала от меня «без шанса вернуться живым», иначе вместо alea jacta est выдала бы что-то менее обнадёживающее. Не знала она, что в институте космических пыток, официально он назывался: «Государственный научно-исследовательский испытательный институт авиационной и космической медицины», за предшествующие годы опасные опыты были поставлены едва ли не над тысячей молодых и здоровых военных, добрую пятую часть комиссовали из армии после экспериментов, практически сто процентов получили ущерб здоровью. Их томили в камерах с низким давлением или высокой температурой, заставляли дышать воздухом с пятью процентами углекислоты, близко к абсолютно смертельной концентрации, крутили на центрифуге с бешеными ускорениями, перегрузка превышала полтора десятка «же»! В общем, выясняли, что способен выдержать советский человек хотя бы кратковременно и не сыграв в ящик.
Я бы на такое не подписался, но не без оснований надеялся, что отбираемым в отряд космонавтов увечья не грозят.
Новый год отметили вместе — втроём и с неизменными встречами с семьями других лётчиков. Так как променад через пургу с Ксюшей на руках даже в соседний подъезд выглядел безумством, принимали у нас, отметили хорошо… Вот только почти каждый раз, когда встречался взглядом с глазами супруги, видел, какие они бездонные и вопрошающие: неужели вместе с тобой праздную Новый год в последний раз?
Не сомневаюсь, Дергунов поехал бы тоже. Из нашей части отобрали ещё двоих бесстрашных, по прибытии в Москву разместился в гостинице на Петровско-Разумовской аллее, где увидел много знакомых лиц, выпускников Чкаловского-Оренбургского, в том числе с моего курса. Нас разбили на группы человек по тридцать, по слухам — таких групп провернулось и разъехалось уже несколько.
Началось с обычных тестов, хорошо знакомых каждому лётчику. При осмотре терапевтом я невольно сравнивал себя с другими парнями, обнажёнными по пояс, мускулистыми, рост за сто семьдесят пять, румянец на всю щёку, что называется — кровь с молоком. Настенное зеркало показало, что рядом с этими кавалергардами, моделями для плакатов о преимуществах советского образа жизни, смотрюсь дрыщом-задохликом. Пусть жилистый, спортивный, но — моё счастье, что Алла не видит свою половинку на этом празднике мужского тела в сравнении с аполлонами ВВС.