Второй полет Гагарина
Шрифт:
В остальном судьба мне благоприятствовала. Чёрный шарик «Востока» обогнал меня. И на пределе видимости слезящимися от резкого ветра глазами я рассмотрел купол на деревьях, после чего вцепился в стропы с соответствующей стороны и понёсся в сторону приземления корабля. Снова захлопнул шлем, потому что опасность удушья казалась в ту секунду детским лепетом по сравнению с предстоящим ударом.
Кто влетал в сосновый лес со скоростью четырёх-пяти метров в секунду, да, это не первая космическая, но парашютист не защищён ничем, кроме желания жить, тот меня поймёт. Каждая ветка лупит так, будто десятилетиями росла ради единственной задачи —
Ну и что? Положение незавидное, стрёмное, когда меня найдут, знает только товарищ ХЗ, а я качался в подвесе как на детских качельках и вопил от восторга. Как бы то ни было, космический полёт завершён успешно, я могу честно смотреть в невидимые глаза прежнему Гагарину, чья личность где-то глубоко закопана во мне внутри.
И вообще, наши пути, его протоптанный и мой новый, с этого момента разошлись. Его встретили поволжские колхозники с шансом угостить граблями по макушке, приняв за американского лётчика-шпиона наподобие Пауэрса, меня встречает… Медведь-тайга? Пистолет против крупных хищников всё равно был бы бесполезен, разве что для боя с инопланетянами на орбите. Не жалею, что с ним расстался.
Плюшевый заяц вряд ли поможет, нож-стропорез оказался актуальнее. Я отхватил пучок строп, и меня качнуло ближе к стволу сосны, где, став на толстые ветви, избавился от подвесной системы. Купол, считай, потерян, один его никак не стащу. Пусть висит, видимый с воздуха. Но остаётся надежда на парашют спускаемого аппарата.
Спустившись на снег, напоролся на очередное препятствие: а в какой, чёрт побери, стороне, спускаемый аппарат? Над головой верхушки сосен и брошенный парашют… Напрягшись, вспомнил, в какой стороне виднелось слабое солнечное пятно, из-под сосен едва различимое, шарик корабля в той стороне. Ладно, определил направление, вроде как правильное, и потопал, увязая в снегу по щиколотку, а то и по колено. Ветра нет, следы не заметёт, снег плотный, днём наверняка выше ноля, всё же апрель. Если в течение получаса не увижу подкопченную цель, вернусь назад и снова включу соображение.
Повезло. Спускаемый аппарат обнаружился, он был близко и достиг снега, основательно изодрав шёлк парашюта о деревья, вес корабля — несколько тонн.
Если опустить причитания на несправедливость жизни, подбросившей дополнительные невзгоды, меня обнаружили через несколько холодных часов. Теплозащитный комбинезон под тканью скафа выручил, но не совсем. Я наломал валежника, развёл огонь, использовав на растопку чистые листки бортового журнала, подкрепился пищевыми припасами, что не съел в космосе. Спалил много, тем не менее, как ни крутился у костра, подпрыгивая и приговаривая «надо меньше пить», вспоминая фильм «С лёгким паром», задубел, пока не услышал звук, в тот момент куда более прекрасный и желанный, чем «Времена года» Вивальди. Сначала едва различимый, надо мной разлился шум авиационных винтов. Я выскочил, начал скакать и орать. Вытащил из кабины пистоль и высадил все заряды в воздух. Вряд ли меня кто-то услышал, но освещённую костром оранжевую фигурку на снегу рассмотрели даже в сумерках.
Самолёт продолжал кружить, надвинулась ночь, вскоре к нему в дуэт добавились хлопки вертолётных
Чистый спирт прокатился огненным шаром до желудка и будто не остановился там, тёплая волна брызнула в окоченевшие ноги и в руки. Понимая, что нельзя прерываться на вдох-выдох, я опорожнил половину фляги, грамм, наверное, сто, потом уткнулся лицом в весьма душистый отворот тулупа спасателя, оттуда из глубины овечьей шерсти просипел:
— Запить-закусить есть?
— Сало с чёрным хлебом будешь?
Он ещё спрашивает!
Я умял шмат сала и краюху, снова попросил флягу и воды. Что было дальше — хоть убей не помню, в Свердловск привезли тело первого космонавта — живое, но не реагирующее на раздражители по причине очень крепкого сна.
Когда проснулся не в вертолёте, а в чистой постели, раздетый донага и обмытый чьими-то заботливыми руками словно труп перед похоронами (да, не самое весёлое сравнение), как заново вернулся на свет божий. Кто-то протирал мне лицо влажной салфеткой. Те же или другие руки немедленно протянули гранёный стакан с холодной водой, русский человек в курсе, что нужно восставшему из небытия после целой фляги чистейшего спирта. Бесконечно правы Каманин и Королёв, что отбирали в отряд космонавтов самых здоровых парней в СССР, хилый, столько приняв, вряд ли бы выжил и своей смертью смазал эффект первого полёта в космос.
Нас тренировали на многое, но не на стойкость к горячительному, организм не натаскан расщеплять этиловый спирт. Сто — сто пятьдесят грамм вырубили вчистую, особенно после стресса, сейчас не без труда осмотрелся. Перегар, наверное, на гектар.
— Где скафандр? На бедре спрятан плюшевый заяц дочери! Найдите мою одежду.
Возможно, окружившие койку незнакомые люди, чьи радостные улыбки слегка привяли, ожидали от космического дебютанта иных слов, приличествующих торжественности момента. Неудобняк… Виноват, не то сморозил.
— Юрий Алексеевич! Я — Кириленко Андрей Павлович, первый секретарь Свердловского обкома КПСС. Сердечно приветствую вас на нашей земле. Будьте спокойны, все ваши вещи в полной сохранности.
Это был благообразный седой мужчина с очень цепким взглядом. Вспомнил его, весьма влиятельная фигура в ближайшем будущем, член ЦК КПСС, один из ключевых фигурантов смещения Хрущёва, что против моих планов. Но пока не до него.
Вежливо и в то же время достаточно настойчиво партчиновника оттеснил офицер из Института авиационной и космической медицины, единственное знакомое лицо.
— Товарищи! Первому космонавту СССР нужен покой и тщательный медицинский осмотр. Как себя чувствуете, товарищ майор?
— Лейтенант… Старшой я… — почему-то спародировал Лёлика-Папанова из фильма «Бриллиантовая рука», соображалка работала туго.
— Вам присвоено воинское звание майора. Правда, пока спасатели не подняли вас на борт вертолёта, весь Советский Союз терзался — живому или посмертно.
Алла точно сходила с ума!
— Служу Советскому Союзу! Супчику бы…
Я, наконец, поднялся с койки.