Второй полет Гагарина
Шрифт:
А как объяснить, что меня трижды звали с КПП, передавали от неё записки? Волновалась, не понимала, почему игнорирую.
Ясно — почему. Малодушничал и совершенно обоснованно боялся разоблачения. Элементарно не знал, о чём говорить. Всё же полвека не общался с юными девицами на равных, а только как старший с молодёжью. Разучился. Да и молодёжь пятидесятых уж очень отличается от постсоветской. Этот узел не развязать и не разрубить, остаётся пройти мимо.
— Желаю счастья с Коленькой.
Я обошёл парочку, стараясь не встретиться с Валентиной взглядом. Юра, а что ему оставалось, двинул за мной.
— Ты чего? Вроде же сох по ней?
— А зачем такая нужна? Подумай, допустим,
— Некрасивые — верные, — философски и с мудростью знатока женских сердец (ха-ха-ха три раза) комментировал Юра. — Выбрал её, дурнушка и радуется, больше никому не нужна. А твоя Валя красивая была.
— Была, ты верно подметил. В прошлом времени. Найдутся и лучше. Мы — кто? Лётчики! Покорители неба. За такого любая пойдёт. Даже выше ростом на голову.
— Зачем тебе длинная?
— А зачем короткая? Породу надо улучшать. Иначе детки совсем мелкие родятся, их кролики начнут обижать.
На душе тем временем кошки скребли. В покинутой реальности живы ещё две дочки Гагарина, у обеих наверняка есть дети, не интересовался. Чтут память отца, об этом писали, уважаю. Но я — не их отец. Ни в этой альтернативе, ни в иной. Одной только фразой «желаю счастья с Коленькой» перерубил целую ветку человеческих жизней. Надеюсь, благодаря зенитчику вырастет другая ветка.
И правда, хорошая девушка, у Юрия Алексеевича был правильный вкус на прекрасный пол.
Был… Жуткое слово! А я?
Чувствую себя шпионом, нелегально заброшенным во вражескую страну. Шпион вправе жертвовать людьми, даже другими агентами из своей организации, ради Самого Главного Задания. Но меня никто никуда не посылал, никакого задания не давал. Угрызения совести по поводу разрушенной жизни близких Гагарина будут преследовать долго.
Оба моих друга-приятеля, Юра и Валентин, пока ещё не женились и прекрасно понимали: золотое время уходит. В ПВО Московского или Ленинградского военного округа вряд ли отправят, скорее — на какой-то дальний аэродром. Если не подобрали себе пару из медицинского училища или ещё каких-то училищ Оренбурга, там, в южной степи или среди северной лесотундры найти стократ труднее.
— По пивку бы… — размечтался напарник. — Но в курсантской форме не купить, спалимся. Хорошо, когда ты с Валей встречался — спиртик медицинский разок принёс.
— Потерпи. Скоро «Массандры» будет хоть залейся.
Юрик, интеллигентно кинув в урну докуренный едва ли не до излома бумаги бычок, изумлённо воззрился:
— Что за «Массандра»? Вино такое, крымское? Ни разу не пробовал.
— Сам ты — вино. «Массандра» расшифровывается как «Микоян Анастас Советский Сын Армянского Народа Дарит Радость Авиации». Не въехал? Смесь спирта и дистиллированной воды крепостью до пятидесяти пяти градусов. Если многовато спирта, в нашем баре к услугам лётчиков припасён ликёр «Шасси». Что, тоже не слышал? С кем я служу… В гидравлической системе тормозов МиГ-15 используется смесь спирта и глицерина. Крепостью она не более тридцати, а глицерин придаёт ей сладковатый привкус. Жаль, в Чебеньках девушек не будет, самое то — их поить.
На аэродроме «Чебеньки» третьекурсников ожидал 904-й учебный авиационный полк авиационного училища, вооружённый, помимо других машин, МиГ-15УТИ и МиГ-17, те содержали и ликёр «Шасси», и много чего вкусного.
Разумеется, Дергунов выучил до последней запятой, что и куда заливается в истребитель, а потом
— Валик себе разведёнку нашёл, — настучал Юра. — Сейчас, небось, кушает домашнюю котлетку. Видел, в то воскресенье с какой довольной рожей вернулся?
— Тебе по большому секрету сказал? Ну так и не трынди.
— Нудный ты, Гагарин.
— Между прочим, в дальнем гарнизоне нас всех, кто не женился, ждёт проблема: куда изливать мужской задор. Это морякам хорошо, экипажи большие, плавания дальние, оставленные на берегу с удовольствием вешают рога уплывшим. А лётчик вечерами почти всегда дома, кроме дежурств и ночных вылетов. Так сказать, охраняет семейный очаг. У кого подрастают аппетитные дочки, так при первой возможности едут учиться в крупные города, гарнизонная жизнь им скучна. У нас полгода до выпуска, из которых четыре месяца проторчим в Чебеньках.
Оттуда, правда, тоже отпускают в увольнительные, но попутку в Чкалов словишь не всегда, не то, что сейчас: вышел через КПП и оказался на Челюскинцев.
Транспорта было не слишком много и на городских улицах, тем более стоял выходной день. Тарахтели грузовички — довоенные полуторки и американские «виллисы». Из легковых «эмки», редкие «победы», единственная «Волга-21» с забавным оленем на капоте. Мы помогли завести с толкача трофейный «опель», уставший от жизни и отсутствия запчастей. Тем не менее, держались тротуаров, на проезжей части встречались кучки удобрений от транспорта в одну лошадиную силу, и синхронно перешли на строевой, отдав честь патрулю. Лейтенант осмотрел нас подозрительно, но решил не домогаться. У обоих всё в порядке, тем не менее, заставил напрячься. Вдруг ему покажется, что кокарда фуражки сидит не ровнёхенько над переносицей, а сместилась на миллиметр в сторону? Это же какой ущерб боеспособности советских вооружённых сил!
— На пирожное и кофе разоримся? — подал голос Юра, когда удалились от троицы с повязками на рукаве на безопасное расстояние. — А вечером, гляди на афишу, танцы в «Текстильщиках»!
— «Текстильщики» — это класс, — я чуть было не сказал «круто», пародируя молодёжь две тысячи двадцатых годов, но здесь многие выражения, привычные в новом тысячелетии, ещё не прижились. — Надо бы с собой побольше наших прихватить. Казарма зенитчиков близко.
Зашли в гастроном. Первым от входа располагался отдел «овощи-фрукты», немедленно окативший незабываемым букетом ароматов. Стояли две деревянных кадушки, одна с квашеной капустой, в другой плавали огурцы калибра кингсайз, про буржуазно-реакционные корнишоны Чкалов пятьдесят седьмого года слыхом не слыхивал. Желающие прикупить картошку подставляли мешок или большую сумку под желоб, могучая тётка поворачивала рычаг, поднимая заслонку, и картошка, вздымая облачка сухой пыли, ссыпалась в тару. Поскольку уже март, зиму перенесла не вся, в воздух взмывал привкус гнили. Но никто даже не пытался перебирать её, во-первых, дешёвая даже по советским меркам, семьдесят копеек за кило, во-вторых, взгляд тётки исподлобья не сулил привереде ничего доброго. В-третьих, даже в выходной день собралась очередь человек десять, не желавшая ждать долго — надо отстоять ещё несколько очередей, чтоб купить необходимое. За фруктовое разнообразие отвечала горка мочёных яблок, и это всё.