Второй полет Гагарина
Шрифт:
— Снижайся до двух тысяч и до двухсот восьмидесяти.
МиГ-15 без выпущенных посадочных щитков уверенно держится на крыле на двухстах двадцати, если ниже — предупреждает пилота короткой нервной дрожью перед тем, как потерять скорость и свалиться в штопор, тогда несётся к земле как метеор, за два витка теряя тысяч пять высоты. В общем, лейтенант ну совсем не хотел рисковать, заказав для катапультирования и высоту, и скорость с хорошим запасом. Я исполнил, взяв курс на Чебеньки, чтоб машине, посланной за нами, ехать ближе.
По правилам после отстрела фонаря кабины первым катапультируется инструктор, за ним сразу же обучаемый, что и проделал старлей, ещё
Когда улетел пассажир, почувствовал мелкую дрожь. Аэродинамика малость нарушилась, на месте кресла инструктора бушевали завихрения, встряхивая самолёт. В остальном ничего не изменилось.
— Ангара-один, я — Енисей-три. Инструктор покинул самолёт. Двигатель работает штатно, все системы самолёта исправны. Разрешите посадку.
Обычно вышка отвечает сразу. Видно, такого рапорта ни один руководитель полётов в Чебеньках не получал. Если такое вообще случалось в советских ВВС. Пауза длилась больше минуты, хватившей на выполнение последнего разворота. Самолёт вышел на глиссаду, нацелившись воздухозаборником в створ полосы.
Я мысленно успокаивал его как живое существо: не бойся, я тебя сберегу и не брошу, сядем!
— Енисей-три, доложить высоту и скорость полёта.
Прорезались, наконец…
— Ангара-один, высота сто тридцать, скорость двести сорок, шасси и щитки выпущены. Двигатель работает идеально, машина в порядке.
— Посадку разрешаю.
Сел без проблем и припарковался на стоянке, прекрасно понимая, что настоящие проблемы начнутся на земле. Случилось ЧП, а в авиации ЧП без виновника не бывает. Если не найдут виновного — назначат. По большому счёту, у командира учебного полка и начальника училища довольно однозначный выбор: принести в жертву меня, желторотика-курсанта, пославшего нах командира во время вылета, но спасшего ценный воздушный агрегат, или старлея, едва тот агрегат не угробившего, но имевшего формальное основание для отмазки. Поскольку сакральная миссия будущего космонавта номер один ещё никому не очевидна, шестое чувство, прочно разместившееся в заднице, с высокой степенью уверенности подсказало, что жертвой изберут не Шевкунова.
Ой, что творилось… Старлей, привезённый из степи, дай ему такое право, вытащил бы табельный ствол и меня пристрелил. Остальные инструкторы смотрели волком из профессиональной солидарности, Самарин прошипел «отлетался, макака драная», но были и сочувствующие взгляды офицеров.
После обеда примчался начальник училища, со свирепым видом выслушал доклад начальника курса. Комполка выгораживал старлея. Как водится, подключились особисты. Десятки офицеров принялись строчить рапорта по главному армейскому принципу: чем больше бумаги, тем чище попа.
Разбор полётов до самого вечера не принёс окончательных выводов, а на вечер назначили открытое партийное собрание авиаполка с участием курсантов. То есть всех комсомольцев тоже, комсомольский билет непременно имеется у каждого третьекурсника или молодого офицера.
По причине многочисленности сборища, больше сотни человек, а также отсутствия подходящих стационарных помещений, втиснулись в палатку-столовую, из которой наряд удалил столы.
— Поступило предложение рассмотреть персональное дело комсомольца Гагарина, третий курс, первый взвод, — объявил полковой замполит. — Кто желает выступить?
Заместитель полкана прочитал обвинительную речь. Ради справедливости отметил, что решение Шевкунова, вероятно, не вполне соответствовало сложившейся ситуации,
Дали слово Шевкунову. Тот чётко отбарабанил пункт инструкции, предписывающий покинуть самолёт в случае реальной угрозы крушения, несколько раз повторил, что в самой категорической форме приказал мне катапультироваться.
Ну, раз так…
— Товарищ председательствующий! Прошу слова.
— Да какое там слово… И так всё ясно, — пробухтел зам комполка, но замполит разрешил мне проблеять хоть что-то в своё оправдание.
И я начал блеять. Да так, чтоб всем не показалось мало.
— Товарищи! Лучший лётчик-истребитель Трижды Герой Советского Союза Кожедуб провёл более сотни воздушных боёв, никогда не оставил самолёт с парашютом и всегда возвращался на аэродром. Нас готовят к профессии военных лётчиков, а не гражданских извозчиков. Самолёт, получивший повреждения от пуль или осколков снарядов, всегда не на сто процентов исправен. Довёл до базы, приземлился, и после ремонта — снова в небо, снова в бой! Если бы комсомолец Шевкунов изучил матчасть, он знал бы, что неисправность системы подачи топлива неизбежно ведёт к снижению оборотов двигателя, а движок свежий и продолжал тянуть исправно. Следовательно, никакой реальной угрозы аварии не существовало, что подтвердили механики на земле. Комсомолец Шевкунов из трусости намеревался угробить годный к эксплуатации самолёт. Он прячется за какими-то закорючками инструкции и предпочитает забыть основные положения Устава ВВС. Партия и правительство снабдили нас лучшей в мире техникой для обучения и воздушного боя, мы, патриоты Родины, обязаны её беречь, а не уничтожать из малодушия. Прошу учесть, что после дезертирства Шевкунова с борта самолёта я получил разрешение вышки на посадку, то есть никаких действий не выполнил без согласования. Решение вышки, исходящее от находившегося на ней заместителя командира полка, аннулировало предательский приказ Шевкунова. Прошу комсомольскую организацию полка открыть разбирательство по персональному делу комсомольца Шевкунова, исключить его из ВЛКСМ как изменника и труса, ходатайствовать перед командованием об увольнении из ВВС. Сержант Гагарин выступление закончил.
Особист что-то чёркнул в блокноте, когда я заикнулся про высокие материи. Хвалю себя, ловко удалось ввернуть, что поддержка Шевкунова прямо скатывается в противодействие партии и правительству. В тридцать седьмом подобный публичный донос уже наверняка бы повлёк аресты, сейчас — только неприятную запись в секретной части личного дела, хороший такой ухаб на дороге к получению очередного звания или должности.
Зам комполка что-то мяукнул, утверждая, мол, я связался с вышкой поздно, поставив их перед фактом, что МиГ уже заходит на посадку, но его никто не слушал. Командир части смекнул, что роль козла отпущения мной с честью завалена, срочно нужен другой рогатый.
Им стал зампотех. Тот оправдывался, что докладывал о недостаче датчиков для двигательных установок, получил дюлей за выпуск неисправного самолёта в эксплуатацию, в общем, гроза ушла далеко в сторону и от меня, и от Шевкунова.
Как следовало ожидать, старлей не попал ни под какое персональное дело. Уверен, моё заявление с требованием пустить его в расход даже не отразили в протоколе. С нашим взводом командир полка обещал его не отправлять. Инструктор, конечно, чувствовал себя хреново: как ему наставлять курсантов, если один из них в лицо обозвал трусом, и крыть нечем.