Второй прыжок с кульбитом и пистолетом
Шрифт:
— Признался? — хмыкнул милиционер, иронично кривя губы. Видимо, методы работы НКВД ему были хорошо известны.
На иронию Уваров ответил серьезно:
— Не веришь в признание, как царицу доказательств? Зря. Без мордобоя вот такую книгу признаний написал, — Коля показал толщину размера. — И еще пишет. Дать почитать?
— Лихо работаете, — восхитился старшина. — Молодцы. А читать не буду, лишнее это. Так верю. Но ведь искать будут серьезно, а то как найдут?
— Искать будут, конечно, всеми силами. Если помнишь, 17 декабря 1967 года пропал премьер-министр Австралии, Гарольд Холт.
— Что-то
— Напомню. Пошел, понимаешь, премьер-министр вместе с друзьями искупаться в заливе у Мельбурна, и бесследно исчез в волнах океанического прибоя. Три дня искали, но не нашли ни живым, ни мертвым. После загадочного исчезновения премьер-министра в обиход прочно вошло выражение «сделать Гарольда Холта», что в переводе на русский язык означает «кануть в воду и бесследно исчезнуть».
— Хм…
— А мы, Максим, «сделали» не такую большую шишку, но вони будет не меньше. Деньги, брат, до определенного предела всего лишь деньги. А вот деньги Международного отдела ЦК КПСС — это власть. Власть, которую дают Большие деньги. Что сделали большевики сразу после захвата Зимнего дворца? Никогда не догадаешься. Первым делом большевики бросились искать сокровища Романовых. Это так называемая бриллиантовая комната — коронные драгоценности России и личные украшения семьи Романовых.
— Нашли?
— Нет. Их там давно не было, царь все вывез в Москву, в Оружейную палату московского Кремля. Но позже нашли, конечно.
— Подожди, также рядом Эрмитаж…
— Точно. Эрмитаж опечатали в эту ночь. А на следующий день специальная комиссия все переписала. Готовились к революции товарищи большевики… Учли, оценили, а потом продали. И не важно, что по дешевке. Они память своей страны продали. Впрочем, какая она «своя» для Троцкого? Весной 1919 года декретом «О запрещении вывоза и продажи за границей предметов особого художественного значения» частным лицам запретили вывоз ценностей. Только себе советское государство позволило продавать за границей музейные ценности. И продавало. Ох, как продавало…
Глава тридцать восьмая, в которой старуха оказалась у разбитого корыта
Покормив кошку, я меланхолично оглядел собственную кухню. Ладно, лавочка прикрылась, а что мне сейчас делать? Без денег тяжко будет Тоше помочь. Парень остался гол, как сокол — множество полезных вещей и большую часть посуды мама на новую квартиру забрала, и правильно сделала. Антону только битые кастрюли с тарелками достались. Но мне тогда было поровну, все равно собирался покупать новые. И, чтоб не выделяться, я намеревался ложки-вилки-сковородки в «Рыбкоопе» взять.
Ага, ничтоже сумняшеся взял. Горели дрова жарко — было в бане парко; дров не стало, и все пропало. Жизнь, эта насмешливая стерва, сделала круг. Поводила по ямам да по кочкам, и вывела к началу. И если Небо хотело надо мной посмеяться, то сделало сие весьма обидно: сначала подарило новую жизнь, молодецкий задор и деньги, а потом эти деньги обратно забрало.
За новую жизнь, конечно, спасибо, но теперь, выходит, собственную кухню потрошить? Не хотелось, однако придется.
Так, на даче исправно трудится старенький холодильник. Смогу я его поднять, чтобы через время перетащить? Если осилю, надо будет надпись «Индезит» оборвать, а на это место прицепить какой-нибудь «Орск» или «Минск». Кстати, газовую плиту той же фирмы «Аристон» на даче давно пора менять. Плита совсем древняя, но рабочая. А в Антоново хозяйство со свистом пойдет, останется только газовый баллон докупить. Идем дальше — раскладной диван и пару кресел из гостиной можно перетащить.
Мебель старая, никто внимания не обратит.
Хмм… Нет слов, я, конечно, молодец, здорово придумал. Но это все не решает проблемы наличных денег. Можно, наверное, пойти путем великих революционеров — ограбить кого-нибудь. Экспроприировать, как говорится, у экспроприаторов. Возможности позволяют… Однако к этому простому занятию душа как-то не лежит. Нет во мне революционной жилки, и из тупика всегда одна дорога — назад. Делать нечего, придется вернуться к спекуляции.
Загремел дверной замок, и на кухню заглянула соседка Рита.
— Ой, ты дома? — удивилась она. — А я пришла кошек покормить.
— Кошек? — удивился я. — Каких еще кошек?!
Вихрем выскочил из-за стола, а Рита нагнулась, чтобы почесать Лапика за ухом. Котяра жмурился и урчал от удовольствия, хрустя Алискиным кормом. Удивительно, что он позволяет чужому человеку себя гладить. Но сейчас, впрочем, это неважно. Как Лапик тут взялся?
— Антон, чего такой угрюмый? — Рита щедро подсыпала в миску кошачьего корма. — Проблемы?
— Болею, — злобным взглядом я разглядывал кота. — Не успею одно вылечить — другое вылезает. А тут еще эта скотина бессовестная… Алису наверняка уже чпокнул!
До меня, наконец, дошло то, что подспудно смущало: в квартире пахло котом. Успел углы пометить, кобель мартовский!
— Конечно, — согласилась она с удивленной улыбкой. — Дело житейское. Иначе зачем ты его привел еще вчера?
Без комментариев я пробежал до спальни, где обнаружил Алису — вальяжной примадонной она самозабвенно вылизывалась в кресле. Да, дела. Не было печали, так теперь будут котята. Опять!
… Злой как собака, из девичьей спальни я вышагнул в зал. Над тазиками, расставленными на табуретках, склонилась Вера.
— Напугал, Дед, — вскрикнула она, запахивая халатик.
Запах распаренного девичьего тела двинул по макушке не хуже кувалды.
— Прости, что без приглашения…
— Стучаться надо! — голос был строг, но глаза смеялись. — А чего это ты с Лапиком?
— Не все коту творог, бывает и мордой об порог, — мрачно изрек я народную мудрость.
После этих пророческих слов котяра ловко вывернулся из рук и сиганул в раскрытое окно, тюлевая занавеска преградой не стала. Оставалось только отряхнуть ладони — воспитательная беседа с наказанием доморощенного Казановы откладывалась. Впрочем, мне тоже следовало бы линять отсюда, от греха подальше. Но начатое дело следовало довести до конца.