Второй шанс
Шрифт:
Маргарет не могла больше сдерживать дыхание. Горячий, влажный язык Коуди неторопливо дразнил отвердевшие соски ее набухших грудей, а его пальцы блуждали по ее телу, поглаживая, лаская и соблазняя. Она ощутила невольную дрожь нетерпения, а где-то в глубине сознания пронеслась мысль, что она не в силах противиться прикосновениям этого мужчины. Она хочет его. Потому и пришла сюда. Ей нужно было видеть его, а не интерьер. Видеть его, прикасаться к нему, любить его…
Маргарет снова потянулась к пуговицам на рубашке Коуди и наконец расправясь с двумя последними, нетерпеливо провела ладонью по упругой, гладкой груди, покрытой
В ответ Коуди сдернул с нее обтягивающие слаксы. Маргарет перекатилась на спину, и он мгновенно вцепился пальцами в ее запястья, пригвоздив ее к матрасу и испепеляя огненным вопросительным взглядом, словно давая ей самый последний шанс сказать нет, пока не станет поздно.
Но поздно уже давно наступило — минуты, часы, годы назад… Удовлетворенный ответом ее глаз, Коуди выпустил руки девушки и наклонил голову, прокладывая дорожку влажных, горячих поцелуев вдоль линии ее шелковых трусиков-бикини. Маргарет ощущала, как поток расплавленной лавы пульсирующего возбуждения проникает в самую глубину ее женского естества. Вскоре тоненькая кремовая полоска бикини присоединилась к куче одежды на полу. Маргарет почувствовала слабую вспышку смущения, оказавшись обнаженной перед пылающим взглядом Коуди. Их разделяли только его джинсы, и Маргарет заметила, что они становятся теснее каждую минуту.
Губы Коуди опускались все ниже вдоль шелковистых завитков, и вскоре его язык проник внутрь ее влажного естества, медленно и мучительно лаская ее. Нарастающая боль острых ощущений доводила Маргарет до безумия, и когда она уже подумала, что, наверное, умрет от этой сладостной пытки, его язык наконец приник к трепещущему скоплению ее желания, к самому центру ее плоти… Извиваясь от удовольствия и хрипло выкрикивая его имя, Маргарет умоляла, требовала освободить ее от сладкой муки. И наконец последний толчок его языка поверг за собой яростный, пульсирующий взрыв облегчения, охвативший каждую клеточку ее трепещущей, стонущей от нестерпимой радости облегчения плоти. Но вслед за дрожью от удовольствия возникло желание гораздо большего, чем просто физическое наслаждение. Она понимала, что хочет любви, хотя никогда в этом не признается. Коуди смотрел на нее сверху, и в его взоре мелькнул некий победный триумф. Он выглядел странно удовлетворенным, хотя и не должен был до тех пор, пока…
— Теперь моя очередь, — хрипло прошептала она, кладя руки на его бедра. Дрожащими пальцами она принялась торопливо высвобождать заклепки из петель, ощущая под джинсовой материей всю величину и силу его возбуждения.
В этот момент произошло неожиданное. Снаружи послышались веселые голоса и раздался безжалостный стук в дверь.
— Эй, Коуди, выходи, приятель. Мы знаем, что ты здесь. Прячься не прячься — моложе от этого не станешь! Ха-ха-ха! Пора задувать свечи и загадывать желание.
— Если бы вы ушли, сбылось бы мое самое заветное желание, — проворчал Коуди, вскакивая с постели и торопливо натягивая рубашку.
Маргарет стремительно подхватила свою одежду и бросилась в примыкавшую к спальне ванную комнату, закрыв за собой дверь. Секунду спустя она открыла ее и высунула голову.
— Не нужно было сюда приходить, — прошептала она.
— А куда нужно? В сарай, на сеновал? — выдохнул Коуди. — Ведь это была твоя идея, не так ли? Как там? А! Моя специальность — спальни, — поддразнил он, изображая ее манеру говорить.
Маргарет
Некоторое время Коуди продолжал стоять посреди комнаты, уставившись на дверь спальни. Когда же наконец он распахнул ее, рубашка у него была аккуратно заправлена в джинсы, волосы причесаны, а сам он чувствовал, что достиг некоторой степени признания. В том смысле, что он признавал тот факт, что ему уже тридцать два, и то, что Маргарет была более, чем прежде, умопомрачительно сексуальной и чувственной. И еще он признавал, что сам он был как никогда разочарованным, неудовлетворенным и встревоженным. И похоже, надолго останется таким.
Если, конечно, он не сделает заказ на чертов световой люк. Тогда ей придется проследить за установкой. И самолично проверить его надежность во время грозы или ливня. Это поможет ему выбросить ее назойливый образ из головы. Одного раза будет достаточно. Один раз заняться с ней любовью, а потом повернуться к ней спиной, забыть ее, даже если она решит остаться здесь на год и управлять журналом. Принципиально. Ему будет наплевать, если она вообще осядет в Сэконд-Ченс, постепенно старея, увядая и седея…
Да, на это интересно будет посмотреть, подумал Коуди. Старая и морщинистая Маргарет. Он улыбнулся своим мстительным мыслям, одновременно ощущая, как сердце сжимается от внезапного прилива острой тоски. Он даже пожал плечами, словно сбрасывая с себя неожиданные эмоции, но продолжая удивляться, почему его так тронули размышления о старении рядом с Маргарет.
Когда Коуди наконец распрощался со всеми гостями, он вновь увидел Маргарет. Она направлялась к своему автомобилю и, казалось, не замечала его.
— Эй, подожди минутку, — окликнул ее Коуди, когда девушка уже сидела за рулем. Он подошел и просунул голову в раскрытое боковое окно. — Я вот насчет этого светового люка. Я решил заказать его.
— Серьезно?
— Конечно, если только ты не передумаешь. Ведь ты можешь внезапно уехать из города, что ни капельки не удивит меня.
Маргарет закусила нижнюю губу. Избегая взгляда Коуди, она вставила ключ в зажигание.
— Я сделаю несколько рисунков и привезу их тебе. И… когда твой друг поправится, если он вообще существует, я переговорю с ним и постараюсь поместить его объявление в майском выпуске.
— Джейк существует — спроси кого хочешь, все подтвердят. Кстати, а где мой подарок?
Маргарет сунула в руку Коуди конверт, перевязанный ярко-красной ленточкой. В следующее мгновение ее нога уже нажала на педаль газа, и машина рванулась вперед, оставив озадаченного именинника смотреть ей вслед. Он никогда не сможет понять Маргарет. Даже когда он состарится, поседеет и отметит свой сотый день рождения…
Маргарет вернулась в дом тети Мод и сразу же переоделась в свитер и мешковатые домашние брюки, а слаксы, рубашку, лифчик и злополучные бикини швырнула в корзину для грязного белья. Каждый раз, когда девушка вспоминала свое «спальни — моя специальность» и собственное безнравственное поведение, она сгорала от стыда и отвращения к самой себе. В то же время на ум приходила другая, не менее назойливая мысль. Она все еще не знала, носит ли Коуди боксерские трусы под джинсами или ничего вообще не надевает… Можно подумать, ее это интересует. Да ей наплевать, что у него там.