Второй вариант
Шрифт:
— Что за человек Дмитрий Афонин? Ты должна знать его хорошо…
Смутилась и Вера: меньше всего ей хотелось говорить об этом при Журбе. Но Ермаков и Николай ждали, надо было отвечать.
— Ему можно верить. Он надежный товарищ, боевой. И смелый! — Вера говорила, глядя на Ермакова. И то, что Петр Степанович слушал ее, мягко кивая, как бы соглашаясь, успокаивало девушку.
Ермаков одобрительно кивнул:
— Молодец, не жалеешь для друзей доброго слова. Однако вопрос серьезный. Спрашивай, товарищ Николай.
На мгновение Журба задумался, будто взвешивая что-то, и решительно сказал:
— Против кандидатуры Афонина
— Ты, товарищ Николай, поговори с Верой, как собирался. Скоро темнеть начнет, отпускать одну опасно, а провожать — конспирация не дозволяет.
— Мне можно! — скупо улыбнулся Журба. — Мы с Верой под одной крышей живем.
— Вон-на! — присвистнул Ермаков. — А я — то никак понять не мог… Тогда прощаться будем, что ли? Времени у вас на разговоры вполне хватит! Ну, держите, ребята! — Ермаков протянул им большие, с жесткими ладонями руки. Уже уходя, весело добавил: — Есть все- таки справедливость на белом свете! Кому как не вам жить под одной крышей?..
… Вера и Журба медленно шли по Хрулевскому спуску. Еще страшась чего-то, смущаясь, Вера чувствовала: вместе с сегодняшней их встречей в Ушаковой балке, пришло к ним что-то необыкновенно важное, и это открытие кружило голову своей новизной — никогда не испытывала она ничего подобного, никогда — ни в мыслях своих, ни во сне…..
— Ты знаешь, я только теперь поняла, как ты рисковал, связываясь с тем офицером, — сказала вдруг Вера. — С Юрьевым. Ты очень рисковал, ты не имел права…
Николай видел, что Вере трудно говорить, что она заставляет себя, и хотел прервать ее, перевести разговор на что-нибудь другое, но Вера решительно продолжала:
— Я должна объяснить, рассказать. Нет, нет, не перебивай, я знаю, что должна!
Вера рассказывала о поездке в Джанкой, о брате, Лизе Оболенской, о встрече со Слащевым… Она все время хмурилась, но откровенность ее радовала Николая так же, как и естественный их переход на «ты».
Вера рассказывала ему о своей джанкойской встрече с Юрьевым, и Журба видел, что она мучительно краснеет.
— Не надо, Вера, — тихо сказал он.
И тут в гомоне многолюдной улицы Журба услышал то, что обожгло его вдруг.
— А вот «Таврический голос»! Покупайте «Таврический голос»! — выкрикивал пронзительный мальчишеский голос.
Журба все еще не мог поверить.
— Подожди, Вера, я сейчас, — быстро сказал он. Бросился к мальчишке, выхватил газету. С волнением вглядывался в жирно оттиснутые буквы… Да, это был именно «Таврический голос!» И вот объяснение — в правом верхнем углу страницы напечатано: «Выпуск возобновлен по разрешению Отдела печати штаба вооруженных сил Юга России».
На мгновение позабыв обо всем, торопливо просмотрел справочный отдел. Бросились в глаза строчки объявления, полный смысл которого был понятен только ему, Журбе.
Рядом стыло в тревоге озабоченное лицо Веры. Неожиданно для себя, не обращая внимания на многоглазую суету улицы, Николай схватил Веру за плечи и поцеловал.
— Живем, Вера! — осевшим от волнения голосом прошептал он. — Теперь — живем!..
И опять посмотрел на объявление.
Петрович вызывал его на связь!..
На станции Симферополь, прежде чем дали зеленый семафор, поезд генерала Слащева около часа стоял на запасных путях: ожидали, когда пройдет встречный из Севастополя. Явился с извинениями комендант станции, но Слащев не
Странно устроена жизнь! Когда ты безудержно спешишь, она ставит на твоем пути преграды. И наоборот, когда ты останавливаешься, когда готов повернуть назад, жизнь гонит тебя вперед. Совсем недавно он лихорадочно искал и не мог найти весомой причины, чтобы задержаться на пути в Севастополь, куда обязывал его срочно прибыть строжайший приказ верховного. Предстоял тяжкий, ненужный, быть может, даже опасный последствиями разговор, и он обрадовался бы любой задержке в пути, но… Но поезд шел зеленой улицей! И не было бы, как говорится, счастья, да несчастье помогло: в последний момент поступило сообщение, что на перегоне Бахчисарай — Севастополь будет произведена попытка взорвать его поезд. Прекрасно понимая, что тайная опасность, превращаясь в явную, уже ничем ему не угрожает — об этом, безусловно, позаботились те, кому должно, — не мало не беспокоясь о том, что подумают о личной его храбрости в Ставке Врангеля, он все-таки повернул обратно. Но вот теперь, когда сам спешит в Ставку, возникают на пути непредвиденные задержки…
Успокоился Слащев еще до того, как поезд покинул Симферополь, и довольно неожиданным образом: глядя из окна на проплывающие мимо вагоны и платформы встречного состава. На тормозных площадках стояли усиленные караулы, на крышах вагонов — пулеметы; под брезентом, укрывающим громоздкий груз на платформах, угадывались очертания танков и тяжелых орудий. Судя по всему, состав предназначался для генерала Кутепова — скоро, совсем уже скоро понадобятся и эти орудия, и эти танки… Человек, в военном деле искушенный, Слащев понимал еще и другое: всяческое усиление корпуса Кутепова, спешно наращиваемое в последнее время, не пройдет мимо внимания разведки противника. И это — войне свойственны и такие парадоксы! — могло сыграть свою положительную роль во всей наступательной операции в целом.
Когда за окном промелькнули последние домишки симферопольской привокзальной окраины, Слащев, твердо ступая по ковру, устилающему пол салон-вагона, подошел к дивану, сел. Глядя прямо перед собой на смутно синеющий квадрат незашторенного окна, опять и опять думал о предстоящем наступлении, о главнокомандующем и о себе — обо всем, что предшествовало этому вечернему пути в Севастополь, и о том, что должно произойти вскоре…
Две недели назад барон Врангель провел в Ставке совещание, на котором присутствовали главы союзнических миссий: американской — адмирал Мак-Келли, английской — генерал Перси, французской — генерал Манжен. С русской стороны верховный, как бы подчеркивая особую важность совещания, пригласил лишь самых доверенных, а правильнее сказать — тех, без кого обойтись было нельзя: командующего первым корпусом генерала Кутепова, командующего сводным корпусом генерала Писарева, командующего Донским корпусом генерала Абрамова, командующего флотом адмирала Саблина и его, Слащева. Обсуждался общий план наступления.