Вторжение
Шрифт:
— Боюсь, что у меня плохие, но при этом весьма срочные новости, ваше превосходительство! Согласно только что полученным сведениям, в Севастополь тайно прибыл сам великий князь Константин!
— Черный принц? — с непроницаемым видом переспросил Картер.
— Да, его так называют после печальных событий, имевших место на Балтике. Говоря по чести, я сразу не поверил донесению агентов и проверил его лично. Так что могу сказать со всей ответственностью, что это чистая правда. Глава русского флота здесь и, судя по всему, настроен весьма решительно. Собственно говоря, погром в Евпатории — его рук дело. Это он приказал казакам
— К глубочайшему моему сожалению, сэр, — усмехнулся капитан «Британии», — вы несколько запоздали со своей новостью.
— Как же так?
— Дело в том, что его высочество уже нанес нам визит вежливости! К несчастью, мы оказались не готовы оказать все положенные царскому сыну почести.
— А что у вас случилось?
Уже взошло солнце, когда наша «великолепная шестерка» подошла к Севастопольской бухте. Судя по всему, наш вчерашний выход заставил союзников насторожиться и принять кое-какие меры. Во всяком случае, теперь перед входом болтался винтовой фрегат, в котором вскоре опознали «Хайфлайер». Впрочем, стоило подойти поближе как он тут же вял мористее, явно обозначая нежелание драться.
— Хороший ходок этот «высоколетящий честолюбец»? — поинтересовался я у Бутакова, сделав вольный перевод с языка Байрона.
— Девять с половиной узлов. 21 пушка. 2 из которых десятидюймовые, — тут же ответил капитан-лейтенант.
— Видали мы карликов и покрупнее. Из всех выгод у него разве что винт, а так это скорее корвет, чем полноценный паровой фрегат…
— И все же это серьезный противник… — возразил мне донельзя серьезный Бутаков.
— Вот только один против шести он вряд ли пойдет в бой.
— Жаль! — не скрывая разочарования в голосе, ответил командир «Владимира».
— У нас еще будет время познакомиться поближе, — успокоил я его. — А пока, запросите буксиры, удалось ли спасти экипажи брандеров?
— «Эльбрус» принял лейтенанта Поля с пятью матросами, — доложил вахтенный начальник, разобрав сигналы флажками.
— А Голенко? — зачем-то переспросил я, хотя и так все было ясно.
— Упокой Господи новопреставленных рабов твоих! — набожно перекрестился Бутаков, примеру которого последовали все присутствующие.
В Севастополе нас встречали как героев. Выстроившиеся в линию парусники расцвечены флагами, на берегу все местное начальство и духовенство, за ними огромные толпы местных жителей всех сословий и состояний, а над городом малиновый звон колоколов и гром салютов.
Говоря по чести, прибыв на место, я совсем забыл о совершенно необходимых в силу моего звания и происхождения церемониях. И теперь наступила расплата. Стоило сойти на берег, как несколько милых барышень преподнесли мне хлеб-соль, цветы и икону небесного покровителя города Севастополя святителя и чудотворца Николая Мирликийского.
Затем пришел черед торжественного молебна, отслуженного лично архиепископом Иннокентием, который после начала войны оставил свой архиерейский дом в Одессе и приехал в Крым, а затем еще более пышного банкета.
В то время никто еще не знал точных результатов нашей ночной экспедиции и, откровенно говоря, надеяться на многое не стоило. Но сам факт вылазки и что еще более важно, благополучного возвращения невероятно воодушевил личный состав флота, гарнизона, да и всей Крымской
Тут надо отметить еще один крайне любопытный момент. Абсолютное большинство встреченных мной в Севастополе людей от офицеров флота до простых обывателей было настроено крайне благодушно. Как ни странно, но никто не считал англо-французскую эскадру сколько-нибудь значительной угрозой. То есть, то, что она в разы, если не на порядок сильнее нашего флота понимали многие, но и только. Дескать, плавают просвещенные европейцы в наших водах, ну да и черт с ними! Вольно же им на волнах качаться…
А вот если попробуют высадиться, то милости просим, ибо тут уж им наша армия и наваляет! В тотальном превосходстве русской пехоты над любой другой никто даже не сомневался. Про преимущество союзников в вооружении, как и про то, что они сюда прислали свои лучшие части никто и помыслить не мог.
Кроме того, князь Меншиков как, впрочем, и многие генералы с адмиралами, включая даже Корнилова, были почему-то свято уверены, что противник имеет под рукой и способен высадить никак не более сорока тысяч штыков. Будь это так, тридцатипятитысячная Крымская (она же Южная) армия могла легко отразить нападение. То, что англичане французы и турки в состоянии выставить на поле бое почти вдвое больше солдат не просто предполагал, а точно знал только ваш покорный слуга!
Но это мне стало ясно позже, а пока пришлось принимать непосредственное участие во всех вышеперечисленных мероприятиях. То есть, съесть кусок обильно присоленной хлебной корочки, принять цветы с иконой и, конечно же, наградить милых барышень целомудренным поцелуем в щечку. Впоследствии приближенные неоднократно пеняли мне этим, говоря, что следовало приложиться к святым образам, на что я отвечал, что от волнения просто перепутал.
Торжественный молебен стойко выстоял в первых рядах, всячески демонстрируя непоколебимое благочестие. Должен признаться, что обычно я подобные церемонии стараюсь свести к необходимому минимуму. Однако надо помнить, что народ сейчас вокруг поголовно верующий, а стало быть, царскому сыну следует соответствовать. В конце концов, мне этих людей в бой вести, так что от лишнего поклона голова не отвалится.
Что же касается венчавшего праздник банкета, могу сказать только одно — отцы города не поскупились. Три перемены блюд на серебре и мейсенском фарфоре, лучшие крымские вина, блестящее общество…
Кстати, об обществе. Первым номером, разумеется, был ваш покорный слуга. По правую руку, помня о моей флотской принадлежности, усадили моряков, во главе с Корниловым, а вот по левую рядком пристроились генералы во главе со светлейшим князем Меншиковым. Признаться, сначала я не придал этому особого значения. В конце концов, субординацию никто не отменял, а после меня в здешних местах именно он старший по чину и должности.
И все бы ничего, но в какой-то момент безмятежная физиономия Александра Сергеевича стала меня раздражать. Он ел, пил, иногда шутил, причем шутки его были как обычно едкими, а в моей груди понемногу разгоралась злость. Наконец, когда он позволил себе с иронией отозваться о попадании сигнальной ракеты во вражеский корабль, терпение кончилось.
— Посмотрите, господа, — опрокинув очередную рюмку водки, заметил я. — Как живо рассказывает наш князь о морских сражениях! Можно подумать, что он в них неоднократно участвовал…