Вторжение

Перунов Антон

— Дело это, несомненно, благое-с, — осторожно возразил Корнилов. — Но в горячке боя, многое может забыться.

— Так для этого и нужно опросить господ офицеров. Им по должности положено знать свой личный состав, понимать кто на что годен и видеть, кто и как ведет себя в бою. Так ведь?

— Разумеется, — сделав отсутствующее лицо, кивнул адмирал, очевидно, не имевший ни малейших иллюзий на счет своих подчиненных.

— Ну, взять хоть выстрел, сбивший на «Трафальгаре» мачту. Неужели нельзя выяснить автора столь эффектного попадания

и отметить его?

— Да чего там выяснять, — усмехнулся в бакенбарды командир «Ягудиила» капитан первого ранга Кислинский. — Это мой канонир Петр Кошка!

— Кто? — удивился я, услышав знакомую с детства фамилию

— Фамилия такая, Кошка…

— Слышал о нем, — кивнул Нахимов. — Отличный матрос и стрелок весьма исправный-с!

— Ну вот, один кандидат в георгиевские кавалеры уже есть. И надо не просто наградить, а объявить за что по эскадре. Пусть нижние чины видят, что их знают, о них заботятся. Чтобы Кошка или любой другой матрос, мог носить награду с гордостью, ибо заслужил ее лично, а не получил по жребию! Кстати, помимо креста передайте ему от моего имени десять рублей. Заслужил!

— Как будет угодно вашему императорскому высочеству! — почтительно, но без особого энтузиазма в голосе, ответил Кислинский.

— Ладно, об этом еще будет время потолковать. А теперь займемся иными вопросами. Вот, господа, один из вчерашних трофеев, — предъявил морякам одну из захваченных у пленных егерей винтовок. — Извольте видеть, нарезной штуцер системы полковника Тувенена образца 1842 года. Заряжается так же быстро, как гладкоствольные ружья, прицельная дальность 1200 шагов. Мы с такими уже сталкивались на Балтике. Весьма неприятная для нашей линейной пехоты вещь.

— И много ли добычи?

— Да не так чтобы. Пока найдено и доставлено 273 винтовки. Уж больно паниковали господа французы. Много оружия в море покидали…

— А может их казаки растащили?

— Такой вариант тоже нельзя исключать. Донцы славятся своей хозяйственностью, — под всеобщие смешки заметил я.

— Ваше императорское высочество, позвольте задать вопрос? — подал голос, помалкивавший до сих пор Новосильский.

— Изволь, Федор Михайлович, только бога ради без чинов.

— Прошу прощения, Константин Николаевич, привычка-с. Но я все же хотел бы знать, с какой целью вы показываете нам эти ружья?

— Для наглядности. Видите ли, в чем дело, господа. Несмотря на все наши успехи, нет никаких сомнений, что противник сумеет высадиться на наш берег. Причем, большими силами. Да-да, Александр Сергеевич, значительно превосходящими все, что вы сумели сосредоточить в Севастополе!

Услышав это, сидевший после моих слов о запрете сообщений с видом оскорбленной невинности Меншиков просто пожал плечами. В возможность того, что союзники смогут перебросить более сорока тысяч солдат, он просто не верил. И считал, что имея под рукой, примерно тридцать пять тысяч штыков и сабель, не считая местных гарнизонов, сможет контролировать ситуацию.

— Мало того,

господа. Как вы все можете видеть, их войска будут иметь не только количественное, но и качественное превосходство. Ибо у нас, несмотря на все приложенные усилия, количество стрелков с нарезным оружием крайне невелико.

— Но что мы можем сделать?

— Хороший вопрос! Я полагаю, мы должны оказать армии всю возможную помощь. Первое и самое главное, что мы просто обязаны сделать, это затруднить союзникам елико возможно доставку припасов и пополнений. Без этого высадившийся на нашем берегу десант, сколь бы он ни был силен, долго не протянет.

Второе. Нужно усилить армейские части. Первый и второй батальоны морских стрелков уже сформированы, вооружены более или менее обучены и готовы вступить в бой. Имеющиеся на их вооружении штуцера Гартунга, конечно, уступают, французским и английским винтовкам, но все же куда лучше гладкоствольных ружей. Но теперь, благодаря «любезности» господ союзников у нас есть возможность создать, по меньшей мере, еще один батальон. Грех этим не воспользоваться.

— Если эти ружья так хороши, так может было бы полезнее передать их армии-с? — предложил Нахимов.

— Благодарю покорно, но нет! — немного карикатурно поклонился Меншиков.

— В данном вопросе, я склонен согласится с князем, — улыбнулся я. — Большая часть армейцев не готова к новому вооружению. Солдат придется переучивать, а времени на это нет.

— А моряков учить не нужно?

— Нужно, причем не только их, но и офицеров и прочее начальство. Поскольку новое вооружение потребует внести изменения в тактику. Но, полагаю, всем известно, что матросы более развиты во многих отношениях и потому сумеют без труда освоить новинки.

— Это все?

— Не совсем. Есть еще один резерв, который, по моему мнению используется совершенно недостаточно. Я говорю, об арестантских ротах. Всего, насколько мне известно, их двенадцать.

— Так точно-с, — подтвердил Корнилов. — Под нумерами с 19-го по 30-й.

— Сколько в них личного состава?

— Точно не скажу, но не менее двух тысяч человек. А скорее, что две с половиной. Но они по большей части задействованы на строительстве укреплений.

— Вот и прекрасно. Пока пусть работают, но когда враг подойдет вплотную, полагаю, их можно и нужно будет отправить в бой.

— Но ведь это же преступники!

— Во-первых, далеко не все, раз уж не попали на каторгу. Во-вторых, мы сейчас не в том положении, чтобы привередничать. Ну и в-третьих, могу свидетельствовать, что во время сражения на Аландских островах арестанты все до единого изъявили желание драться с противником, и зарекомендовали себя выше всяких похвал. Заметьте, тогда о предстоящей амнистии никто не знал. Ныне же, я полагаю, будет правильным объявить о будущем прощении всем активным участникам заранее. Уверен, что по меньшей мере половина арестантов согласятся встать в строй. А это, считай, лишний полк!