Вы его видели, но не заметили
Шрифт:
В молодости я играл на гитаре и фортепиано. Тетка заперла меня в музыкальную школу в надежде, что я стану, как и ее рано ушедший муж, известным исполнителем и смогу ее содержать. Не сложилось: в школе меня вытерпели всего три года, после чего выгнали за прогулы. Тогда тетка определила меня в художественную школу и вплоть до последнего дня обучения в ней следила за моей успеваемостью и посещением, водя чуть ли не за руку на занятия даже на последних курсах.
По моим меркам талантливые музыканты, от чьей игры перехватывало дух, встречались редко. На Тимирязевской и в Черташинском секторе они не водились, отчего, если
– Чертовы исполнители, – сплюнул я и потащился прочь от перехода обратно к дому, где ночевал. Часто к мусоркам выносили ненужную одежду. Авось кто-то и штаны вынесет.
Я крепко спал, когда меня схватили за ногу. Я дернулся и подскочил. Место за теплогенератором было ограничено, и вряд ли кто-то мог протиснуться туда, помимо меня.
– Вылезай! Вылезай, не смей спать! Вылезай, или мы задвинем эту будку и раздавим тебя! – донеслось из-за генератора.
Протиснувшись между ним и стеной, я оказался в переходе. Разбудившими меня были Баян и Косой. Они казались чем-то рассержены. Возле ног Баяна лежал музыкальный инструмент и аккуратно сложенные таблички.
– Бухие что ли? Ночь ведь.
– Мы не бухаем. Пора делиться местом.
– Давай сюда плед и двинься.
Я не сразу понял, о чем они говорили.
– Спать теперь мы будем по очереди. Чередуем ночи. Одну – ты, другую – я, третью – Сашка. Вчера здесь спал ты. Сегодня – один из нас. Ты, как старожила, можешь выбрать, чья сегодня очередь.
– Я вот что выберу. Вы возьмете свои манатки и к черту пойдете отсюда. Это мое место, и спать здесь буду только я.
Я сплюнул и стал забираться обратно. Но Баян крепко вцепился мне в руку и потянул на себя. Я не удержался и рухнул на колени.
– Старик, кажется, ты не понял. Как раньше, тут ничего не будет. Теперь мы втроем оприходуем это место, а значит, и делим на троих все, даже место за будкой. Тебе ясно? Должно быть ясно.
Я постарался подняться, но Косой толкнул меня обратно. Тогда я выждал, пока мои недруги отвлекутся, и запрыгнул на спину молодого и принялся колотить его. Я бил так сильно, словно зверь, защищающий свою территорию. В каждый удар я вкладывал всю силу, чтобы после него мне не пришлось наносить еще один. Я надеялся, что Косой потеряет сознание, перестанет сопротивляться, но он продолжал махать руками перед моим лицом, иногда задевая меня.
Мы боролись, пока я не ощутил резкую, сильную боль в затылке. В глазах все поплыло, и я свалился на бок. Я не потерял сознание, но и не мог пошевелиться. Баян ударил меня чем-то тяжелым, пока я был занят его товарищем.
Не церемонясь, они обрушили на меня шквал ударов. В какой-то момент все погрузилось в темноту, а когда я открыл глаза, вокруг было все так же темно. Только со временем глаза привыкли, и я смог разглядеть вокруг себя деревья, лавки и раскинутые ветви голых кустов. Видимо, закончив, они вынесли меня в сквер неподалеку от Тимирязевской.
Правильно. Оставь меня в переходе, я бы точно добрался до них, или, что хуже, кто-то мог вызвать милицию. А вот чего уж точно новеньким не хотелось, так это знакомства с ментами.
– Не первый раз, дружок, не первый раз, – прохрипел я и оставив попытки подняться, опустился обратно на лавочку.
Глава 4
Часть 1. Глава 4
От лица Моне
31 января
Из перехода меня все же выдворили. Баян и Косой так славно работали, что за следующую неделю мне в шапку если и бросали что-то, то на пачку сигарет не собиралось. Вся прибыль утекала в карманы новеньких. Я обратился к Магистру с просьбой перевести меня в другое место, но свободных мест не было. Можно было отправиться в свободное плавание – таскаться по другим секторам и районам в поисках случайной удачи.
Так я и поступил. Толку от пребывания в переходе я не видел – денег в шапке не прибавлялось, в отличие от долга Магистру – он увеличивался с каждым проведенным в переходе днем. Не уплати я налог вовремя, попал бы на счетчик, а там, считай, и жизнь закончится. Правда, именно так в ментовку я и угодил.
Накануне я с Белицким вынесли из магазина пузырь финки и раскатали его на двоих тем же вечером. Спать я отправился под мост недалеко от Черташинки. Я усердно пытался вспомнить, как добрался до него и добрался ли.
Рядом со мной в аквариуме 2 сидели двое. Один был одет вполне опрятно: костюм, пальто, в руках он теребил подол шляпы. Другой по внешнему виду походил на меня. Он облокотился о стену и тяжело дышал, уткнувшись взглядом в потолок. Его ломало – это было видно невооруженным взглядом. Его руки от запястья до локтя, а выше увидеть мне не удалось из-за рукавов рубашки, были покрыты синяками.
Меня пробрала дрожь, и я сплюнул. Водка – одно дело, но о наркоте я никогда не задумывался. В молодости мне довелось поработать в социальной службе, где я насмотрелся на тех, кто глотал, нюхал и кололся. Как-то раз мы приехали на вызов: под забором обеспокоенной жительницы частного сектора лежал мужчина без сознания. К моменту, когда мы прибыли, он был уже мертв. Раздев его, мы обнаружили, что руки и ноги были полностью покрыты синяками – следами от уколов. То событие так сильно отпечаталось в моей памяти, что в каком бы я ни прибывал беспамятстве, никогда не согласился бы заглушить боль своего социального положения чем-то сильнее 60%-ной огненной воды.
2
Камера предварительного заключения.
И хоть о вреде наркоты знали все, тем не менее в моих кругах она была не менее распространена, чем алкоголь. Ханка, сольветы, кислота и другие препараты. Откуда мои «сородичи» находили деньги на дурь, я гадал, но никогда не задавался этим вопросом всерьез.
– Не знаешь, долго я здесь? – Голос осип. Я едва различил собственные слова.
Товарищ не сразу ответил, но, когда все же смог связать слова в предложение, объяснил, что я уже находился в камере, когда его привезли. Дежурные говорили что-то про украденный телефон и напуганную молодую девушку.