Вы (влюбитесь) пожалеете, господин Хантли!

Ильинская Екатерина

— Я сейчас всё объясню, только не злитесь, Амелия. А то мне придётся вас целовать, но, боюсь, эффект снова будет далёк от ожидаемого.

Я сжала зубы и шумно выдохнула через нос, словно мифический огнедышащий лис. Вот зачем он это сказал? Что ж, пришёл мой черёд задавать неудобные вопросы.

— И как многих девушек вы успокаивали подобным образом?

— Вы единственная, и сразу такая неудача, представляете? — Эрнет наклонился ко мне, словно делился большим секретом, а потом ещё и улыбнулся.

Единственная?

Это сразу сильно уменьшило мою обиду, хотя я продолжала хмуриться и делать вид, что злюсь.

— Но в связи с тем, что я человек публичный, при мне часто применяли этот способ, и он казался вполне рабочим. Что ж, не все гипотезы подтверждаются на практике.

Я не сдержалась и засмеялась, представив, как Хантли проверяет гипотезу на случайных девушках, а потом с самым серьёзным видом, потирая горящую после пощёчины скулу, записывает результаты в блокнот. Надо же, оказывается, у Эрнета есть чувство юмора, которое раньше он тщательно скрывал.

— В следующий раз буду вас смешить, а не целовать, это работает лучше.

На лице журналиста появилось такое выражение, будто он мной любовался. На секунду я почувствовала себя редким цветком, драгоценностью, единственной и неповторимой. И попыталась вспомнить, а почему я ему отказала. Мыслей по этому поводу не было никаких, кроме смутного ощущения, что я сама дура. Кажется, он действительно разрушил стену непонимания между нами… Стена! Гадания! Брак по расчёту! Нет, я точно дура! Пара улыбок, шуток, а я уже всё забыла! И на Саюши это уже никак не свалить.

Глава 32

— Так что там за предложение? — Я сдвинула брови и попыталась выглядеть серьёзной. — Вы точно не гадалка, господин Хантли, и вряд ли можете что-то мне предсказать. А я не могу предсказать вам… Разве что вы воздержитесь от «действий личного характера». Но не думаю, что даже сбывшееся пророчество вас убедит.

— Вы правы, не убедит. И конечно, я не собираюсь удерживаться от «действий личного характера»… Но я не о будущем. Предлагаю посмотреть в прошлое. Гадалки же часто отвечают на вопросы об уже произошедших событиях, не так ли?

— Так. — Я кивнула. — Особенно часто об умерших родственниках и наследстве, но иногда и о собственном прошлом клиента, если есть какие-то сомнения.

— Что ж, тогда завтра и начнём. Я расскажу что-нибудь о вашем прошлом, а вы о моём.

— Но погодите, я не понимаю…

— Эт самое, госпожа Ковальд, я через окно вижу мужчину, который записан первым! — крикнул Джейк из приёмной, и мне пришлось проглотить свои возражения.

Хантли встал и подал руку. А я вдруг почувствовала себя школьницей, которую первый раз пригласили на танец на городском балу. Даже пальцы дрогнули от волнения, зато я сумела не покраснеть.

— До завтра, Амелия, хорошего дня.

Мы вышли из кухни, и я сразу же ушла в кабинет, а Эрнет

остался поговорить с Джейком. Голос журналиста было хорошо слышно через приоткрытую дверь, но смысл слов я не улавливала — просто слушала, как меняется тон, как становится строгим, словно Эрнет что-то внушал мальчишке, как потом строгость разбавляют мягкие интонации.

Я вздрогнула, когда хлопнула входная дверь. Джейк тут же что-то весело затараторил, встречая клиента. Эрнет попрощался и вышел, а для меня день снова потерял всякие краски, закрутившись в бесцветном будничном водовороте.

Единственным событием, которое выбило меня из отстранённо-равнодушного состояния, был приход странной девицы, перекупившей место по записи у одной экзальтированной дамы. Уж не знаю, сколько было заплачено, но после этого визита, я попросила Джейка не пускать ко мне людей, пришедших вместо других. Даже если те другие замену подтверждали.

— Это вопрос жизни и смерти! — Ворвалась в кабинет ярко накрашенная русоволосая дамочка в чрезмерно обтягивающем платье, упала на стул и почти легла грудью на стол, демонстрируя внушительные… достоинства. На мужчин это зрелище наверняка производило сокрушительное впечатление. — Вы обязаны заставить его меня полюбить!

— Чьей смерти? Кого полюбить? — Я отпрянула от напора и испугалась, как бы девушка не полезла ко мне на стол.

— Его! Девеника Свона! — Посетительница засунула руку в лиф платья, достала оттуда помятую вырезку из «Вестника» с портретом совладельца завода артефактов, тёмного рыцаря Лерайлии Шейронской и наблюдателя на моём эксперименте.

— Но я не могу заставить человека кого-то полюбить. — Я выставила перед собой ладони, не желая брать в буквальном смысле отрываемый от сердца рисунок.

— Ну, давайте без любви, просто чтобы он от меня никуда не делся! — Клиентка шлёпнула портрет передо мной. Видимо, для того, чтобы я точно хорошо всё рассмотрела.

— В смысле? — Разговор приобрёл совсем неуправляемый характер. Девица явно была не в себе, и это пугало, потому что я не представляла, что она собирается предпринять дальше.

— Не знаю… О, а может, поколдуем, чтобы я забеременела даже под действием противозачаточного зелья? А то он всегда контролирует, чтобы я его пила…

Она рехнулась. Она точно рехнулась! Мало того что гадалки этого в принципе не умели, так даже ведьмы, которые умели, ничего подобного не делали. Такое было просто вне закона!

Спасла меня Саюши. Вползла, шипя и вибрируя всем телом, от чего глаза девицы на несколько мгновений остекленели, и она, наконец, села ровно, отклеив внушительную грудь от стола.

— Девушка, покиньте мой дом. — Я показала ей на дверь. Посетительница презрительно улыбнулась и просьбу проигнорировала. Истерить она прекратила, но до монументального спокойствия ей было далеко.