Выбор моей реальности

Мануйлов Александр Викторович

— А сколько же её сыну тогда было лет? Пять? — полюбопытствовал Кир.

— Исполнилось двадцать. Михаил Дука — мой ровесник, — усмехнулся Лёша.

— Интересно, что думает этот одураченный Михаил по поводу такой подставы от своей же собственной мамаши.

— На людях выражает бурную радость по поводу её нового замужества и рождения двух братьев. Своё время по­свя­щает изу­че­нию риторики и пи­са­нию сти­хов, а в глубине души боится, что Евдокия поступит с ним так же, как всем известная василисса Ирина со своим единственным сыном — Константином VI.

—

И как же, оставит его без завтрака?

— Более двадцати лет василисса Ирина была регентшей при своём сыне после смерти мужа-императора. Когда двадцатишестилетний Константин стал предпринимать попытки править самостоятельно, то Ирина осталась этим очень недовольна и приказала выколоть сыну глаза в Порфировой спальне Священного Пурпурного дворца, в той самой комнате, где родила его.

Потому что, согласно кодексу Юстиниана и поправкам Прохирона, нашей державой не может править человек физически ущербный: калека, слепец, скопец, носоусечённый или с отрезанным языком. В одну минуту лишившись глаз и статуса василевса, Константин VI Слепой по приказу матери был сослан в монастырь, где вскоре скончался.

Тем не менее, василисса Ирина, пережившая сына всего на пять лет, была канонизирована церковью в лике святых за то, что очень почитала иконы.

— Воистину святая женщина.

— И законопослушная, — улыбнулся в ответ Лёша. — Никифор Вриенний приближён к императорской семье и стал ближайшим другом Михаила. Говорит, что они теперь, как родные духовные братья, обещает ему поддержку в законных правах на престол. Думается мне, они сговорились в ближайшее время свернуть узурпатора-Романа и посадить Михаила Дуку на трон как полноправного императора, а Никифор станет его Великим Магистром — правой рукой и ближайшим советником.

Недавно Никифор уже провернул несколько удачных придворных интриг и выгодных торговых операций, благодаря чему переселился в роскошный дворец — палатий Хормисдас, куда мы сейчас и направляемся, — завершил наш гид краткий экскурс в актуальную обстановку на политической константинопольской арене.

Хормисдас располагался в закрытой части города, напротив Ипподрома и рядом с Большим Императорским Дворцом. Позади Хормисдаса, поближе к морю, приютился собор Святого Сергея и Вакха.

У массивных железных ворот, на стене, выходящей на улицу, уже было высечено имя нового владельца «Никифор Вриенний Глориос — Великий Андумиаст13 Восточно-Римской Империи».

Нас встретили вооруженные охранники, которые попросили оставить оружие на входе. Лёша оставил большой нож, похожий на кинжал. Мы же с Киром ничего не сдали.

Дворец Никифора представлял собой белое отштукатуренное трёхэтажное здание с перистилиумом — внутренним открытым двором квадратной формы, окружённым двадцатью колоннами и расположенными между ними статуями на высоких постаментах. Пол был вымощен массивными каменными плитами. В глиняных горшках росли экзотические растения и цветы, наполняющие всё помещение дурманящим ароматом тропиков.

По

полу, разбрасывая в разные стороны финики и каштаны, бегали три шустрые обезьяны, по виду напоминавшие бандерлогов. В дальнем углу перистилиума располагался огромный, выложенной сине-зелёной мозаикой бассейн, где в бирюзовой, искрящейся на солнце воде плескались четыре девушки, чьё присутствие выдал непрекращающийся смех.

Из атриума имелись выходы во все остальные залы и комнаты Хормисдаса.

Внутри дворец был также украшен колоннами, полы — полированным мрамором, а стены и даже потолки — мозаикой и фресками с античными мотивами, бесконечными сценами древнегреческих мифов и другими очень нецерковными сюжетами.

Первый этаж был сгруппирован вокруг центрального зала — триклиния, где предприимчивый Никифор Вриенний, вероятно, устраивал свои приёмы или тусовался в свободное от работы время. Сквозь высокие арочные окна открывался вид на галереи и оранжереи внутреннего двора. Мраморные колонны, находившиеся в зале, служили в качестве декора и поддержки для верхних этажей, где, по всей видимости, находились личные покои. Справа и слева от зала располагались две мраморные лестницы, перила которых сторожили гипсовые античные чудовища.

Здесь находились покрытые шелками и подушками застольные ложи — клинии, на которых, по известной древнеримской традиции, во время приёмов возлежали присутствующие.

На эти кушетки нас не положили, а провели в другую комнату, тоже немаленьких размеров, где в окружении громоздких скульптур, золотых статуэток, бюстов и голов; резной, точёной мебели с массивными бронзовыми декоративными накладками, стоял круглый стол, у которого в позе гордого античного воина возвышался Никифор Вриенний.

Хозяин дома — молодой, коренастый, склонный к полноте мужчина, одетый весьма помпезно, выглядел под стать своему жилищу. Расшитая золотом белая туника, синий плащ — гиматий, тоже с золотой каймой, крепился на правом плече массивной застёжкой — фибулой. Небольшое выпирающее брюшко подчеркивал пояс с драгоценными камнями. На ногах красовались домашние узконосые шёлковые пантофли, напоминающие шлёпанцы.

Увидев нас, он уселся на самый красивый и высокий стул, напоминающий украшенный драгоценными камнями царский трон, по обе стороны от него разместились два советника — асекретиса, около них на столе лежала наготове бумага для записывания распоряжений, заострённые свинцовые палочки и бронзовые чернильницы.

Никифор, театральным жестом пригласил нас сесть на стулья напротив.

Служанки, очень легко одетые, вынесли шикарную амфору с одной ручкой и горловиной, имеющей не один, а три стока, что позволило разлить красное полусладкое вино по трём серебряным чашам одновременно. Затем девушки принялись активно обмахивать Никифора большими роскошными веерами из павлиньих перьев.

«Падишах из детских сказок», — подумал я, ощущая на коже лёгкий бриз бесперебойно работающего византийского кондиционера.