Выбор
Шрифт:
— Так поступают только идиоты.
— Конечно, ведь по-твоему лучше держаться за что-то несуществующее и показывать это ребёнку, чем отпустить, быть счастливым и продолжать показывать то, что родители могут прекрасно ладить без совместной жизни.
— Продолжай убеждать себя в этом.
— Я ни в чём себя не убеждаю, наоборот, пытаюсь донести до тебя то, как могут поступать взрослые люди.
— Да, конечно, верю.
Меня всерьёз раздражают его слова и мнение. Я буквально рычу из-за негодования. Из нас двоих это он должен быть тем, кто говорит подобное,
— Удачи.
— Я хочу тебе врезать.
— Знаешь, почему? Ты понимаешь, что я прав, тебя это бесит, — небрежно бросает он. — Думаешь, что ты сама мудрость и снисходительность, чуть ли не Иисус. Если бы на моём месте был кто-то другой, мама например, ты бы не злился так. Тебя заводит сам факт моей правоты, а знаешь почему?
— Удиви меня, — цежу я.
— Потому что ты тупой придурок.
Поднимаюсь с шезлонга и разворачиваюсь на пятках, желая унести ноги до того, как начну перепалку или хуже того, драку, со старшим братом.
— Ничего другого от тебя не ожидал, — говорю я, направляясь в дом.
— Продолжай смотреть на неё, пока какой-то тип снимает её трусики.
Из груди вырывается рык, и я возвращаюсь обратно, отталкивая Мэйса со всей дури, что успела накопиться и накалиться. Я взглядом выжигаю под ним землю, но брат лишь самодовольно усмехается в ответ, не придавая значения тарелке, что полетела на каменную кладку.
— Мама тебя убьёт, — парирует Мэйс. — Она ненавидит разную посуду, а ты только что разбил одну тарелку.
— Ты вынуждаешь меня.
— Вынуждаю не быть кретином, а забрать своё?
— Что происходит? — за спиной раздаётся голос мамы, но холодок по позвоночнику пробегает вовсе не из-за её строгого тона.
— Эйден только что разбил тарелку.
— Ты спровоцировал меня.
— Вы можете сосуществовать мирно? — вздохнув, спрашивает она. — Оба стали отцами, а в голове ничего не прибавилось.
— Я бы сказал, что у одного из нас поубавилось, — говорит Мэйс.
— А у другого ничего не изменилось, — добавляю я. — Он продолжает учить, но не все живут или должны жить так, как он хочет или считает правильным.
— Прекратите оба, — перебивает мама. — Сколько можно? Вы слишком разные. Не вмешивайтесь в жизни друг друга.
— Я не хочу, чтобы мой младший брат был слюнявым кретином, который не может взять и забрать своё.
— А я не хочу, чтобы мне указывали и учили правильному и неправильному. Только я знаю, что нужно мне, и что нужно ей. Ты эгоист, потому что думаешь о себе, тебя не волнует, чего хочет другой. Думаешь, Трикси сказала бы тебе спасибо, если бы ты принуждал её быть рядом? Она бы мучилась, зато ты рад, ведь получил своё.
— Она слишком гордая, чтобы признать, что хочет быть со мной.
— Почему ты не рассматриваешь другие варианты?
— Потому что мне не надо видеть, я знаю и чувствую. Может устраивать войну, но мы оба знаем, что я прав.
— Это не означает, что также должно быть у меня. Если ты не заметил, они разные. Мэди вообще сама ходила по пятам за своим мужем.
— В этом нет ничего зазорного. Он был ей нужен, это ты упираешься, как баран.
Мэйс обращает взгляд к маме.
— Ты бы пошла за папой? — спрашивает он.
— Мне не нужно за ним ходить, я уже двадцать лет не могу от него отделаться.
— А почему? — улыбается Мэйс. — Потому что ты нужна ему, Мэди нужен Ди, мне нужна Трикси.
Он переводит взгляд на меня.
— А тебе, идиот, нужна Эмма, просто строишь из себя рыцаря и святого, прикрываясь тем, что у неё есть другой, у них там всё так мило и скоро будет ещё десять детишек, что обблюваться хочется. А потом твоя дочь начнёт называть его папой, и на свадьбу тебя пригласят, как друга жениха или невесты. Уморительно охренительно.
— Я говорю то, что вижу.
— Выколи себе глаза.
— Не лезь, — доносится ещё один голос, который принадлежит Ди. — Это их личное дело.
— Я пытаюсь помочь этому идиоту осознать свой идиотизм, — фыркает брат.
— Он вправе поступать так, как посчитает нужным.
— И ты туда же.
— Я ни «туда же». Я о том, чтобы ты не лез в чужие отношения.
— Мой младший брат остолоп.
— Мой старший брат придурок, — не сдерживаюсь я.
— Вы оба два идиота, — выдыхает Ди. — Занесло же меня.
— Добро пожаловать, — хихикает мама. — Но тебе досталось наилучшее.
— Я бы поспорил, — с улыбкой, отзывается он. — Ничего не хочу сказать, но она бывает похуже. Она иногда не видит границы и идёт напролом там, где не нужно.
— Это у неё от папочки.
— Вот бы у тебя это тоже было, — парирует Мэйс, смотря на меня.
Сжимаю челюсть и отклоняюсь в сторону, лишь бы не наговорить лишнего. Я и без него знаю, что буквально снизошёл до святого, кто старается улыбаться, не заводя данную тему. Я вижу, что Эмма улыбается, а, следовательно, в их отношениях всё хорошо, даже если это причиняет боль мне. Мэйс думает о себе, я думаю о том, что лучше для неё.
На этот раз удаётся уйти. Прохожу мимо брата, который следит за мной, как коршун. Его глаза продолжают смотреть в спину до тех пор, пока не скрываюсь за поворотом, поднявшись на второй этаж. Он и отец могут высосать все моральные силы, особенно Мэйс, у него это получается даже лучше. В такие моменты я ищу уединения, и сейчас этим местом может быть бывшая спальня.
Я закрываю дверь и подхожу к окну, расставив ладони по подоконнику и пытаясь унять злость, которая появилась благодаря словам Мэйса. Мама права: мы небо и земля. Мы разные во всём. Он будет стучать в закрытую дверь, хотя, более вероятнее, срывать её с петель, я оставлю её в покое, дав время. Иногда оно необходимо, чтобы что-то понять. И мы оба поняли, что продолжать не стоит. Ладно, может, я это понял не до конца, но уверен, когда встречу кого-то, как это сделала Эмма, пойму. Лечить может не только время, но и другой человек.