Выбор
Шрифт:
— Под лёгким вариантом, ты имеешь в виду развлечься на стороне?
— Да.
В серых глазах Алестера проскальзывает интерес и замешательство. Ещё минуту он молчит, обдумывая мой вариант, после чего выдыхает:
— Ладно, черт с ним, может быть и так. Но я всё равно буду придерживаться мнения, что ролевые игры означают отсутствие влечения. Если ты не хочешь своего мужчину или женщину, а для того, чтобы он тебя заинтересовал, нужно нарядить его хрен пойми в кого, то я никогда не женюсь.
— Ты скучный, — улыбаюсь я.
— Но и ты никогда не радовала меня увлекательными историями,
— Возможно, когда-нибудь так и будет.
— Надеюсь, тебе не понадобится костюм горничной, чтобы возбудить мужчину.
— А если рассматривать тот вариант, где я выпрыгну из торта?
— Смотря, по какому случаю тусовка. Вот если ты сделаешь это на мальчишнике, то это будет твой худший выход.
— Почему?
— Вряд ли ты хочешь застать своего будущего благоверного между сисек другой.
— Надеюсь, что ему не придётся застревать между сисек какой-то стриптизерши, — ворчу я. — Не уверена, что не решусь разорвать торжество первой.
— Но это даже не измена, Эм!
— Если мы начали говорить про измены, то я помню твоё мнение на данный счёт. Ты даже секс не считаешь изменой.
— Я делю их на две: моральную и физическую. Ну, потрахался ты на стороне и что? Другое дело, когда дело касается морали, то это совершенно другое. Ты открываешь душу, а это значит предаёшь своего человека, пускаешь кого-то в сердце. Я же не трещу, что у меня на душе, пока мне отсасывают.
— Фу, ты противен, — нарочно усиливаю нажатие кисточкой на скулу Алестера, который немного морщится, понимая, по какой причине я так делаю.
— Я говорю, как есть. Ты когда-нибудь думала поговорить по душам, пока какой-то чувак снимает с тебя лифчик?
— Нет.
— Вот об этом я! — резко взмахнув руками, восклицает друг. — Ты не открываешь душу. Это просто физическая близость и не более того. Ничто, по сравнению с душевной.
— Но если ты делаешь это после секса?
— Это уже другое. Тогда можно считать изменой.
— Ты слишком противоречив.
— Ты даёшь другому доступ к внутреннему миру, это уже другой разговор.
— И если, к примеру, Жак будет целовать другого, заниматься с ним сексом и разговаривать по душам, то ты примешь это за измену?
— Чтобы такое произошло, я должен считать, что мы в отношениях.
— А что это тогда?
— Ты о чём? — хмурится Алестер.
— Это длится уже несколько месяцев. Ты никогда не заступал куда-то дважды.
— Иногда можно.
— И чем он особенный?
— А чем особенный Эйден?
Стараюсь спокойно вернуть кисточку в чемоданчик, но получается так, что я грубо пытаюсь запихать её под резинку, как будто косметика решила предать меня именно в эту самую секунду. Почему так происходит всегда? Я не могу удержать собственные чувства внутри?
— На что ты злишься? — с игривой ухмылкой, интересуется Алестер.
— Потому что ты сравниваешь то, что сравнивать нельзя! — в конечном счёте, с сотой попытки у меня получается уложить кисточку.
— А чем они разные?
— Между нами ничего нет.
— Под ничего, ты наверно имеешь в виду секс.
— Да, нам не нужен секс, чтобы удержать друг друга.
— Мы говорим о парне. О мужских гормонах. О чёрт возьми, красавчике и сексуальном
Я застываю. Кровь отливает от мозга, а следом, от лица. Кожу начинает покалывать, и пока я не понимаю, из-за раздражения, или из-за того, что Алестер прав. Я просто смотрю в серые глаза напротив, стараясь моргнуть, но тщетно. Под веки словно вставили зубочистки, и они сохнут с каждой последующей секундой.
— Я не хотел тебя обидеть. Я стараюсь смотреть на вещи здраво, ты не в праве сердиться на меня.
— Ты только что намекнул на то, что я вариант для поговорить, а не для секса?
— Я ни на что не намекал!
— А мне кажется, что именно это ты сделал! Сказал, что я вариант для милого вечера без заморочек, что мне достаточно этого! Ты почти сказал, что он кувыркается с кем-то, а потом идёт ко мне!
— Я не могу быть уверенным и не могу исключать такой вариант.
В агонии подскакиваю на ноги и хватаю сундук с косметикой, сжимая кожаную ручку с такой силой, что едва не хрущу костями.
— А знаешь, что, ты просто боишься! Боишься довериться Жаку, подпустить его ещё ближе. Держишь его близко, но на расстоянии вытянутой руки. Ты нуждаешься в нём, но не хочешь признаваться в чувствах, всё ещё пытаешься убедить себя, что он — это всего лишь временное развлечение, хотя всё уже давно не так.
— Это секс, Эмма!
— Не три раза в неделю и не в твоём случае, — фыркаю и разворачиваюсь, чтобы уйти. — Признай очевидное.
Алестер не торопится за мной, чтобы противостоять и настаивать на своём, а я не оглядываюсь. Первый раз я была груба с ним, но раздражение и обида из-за слов взяла своё, потянув за язык. Я не могу отрицать брошенные слова, потому что в действительности Алестер не хочет признать очевидное. Жак приходит к нам три или четыре раза в неделю, и ещё неизвестно, есть ли те другие дни, о которых мне неизвестно. Вполне возможно, что они видятся ежедневно не только на нашей территории, хотя отдаю отчёт тому, что говорил Эйден. Он засёк Алестера с кем-то в туалете. Это говорит о том, что есть и другие, и я не хочу, чтобы о них знал Жак. Пусть Алестер отказывается отдавать должное моей правоте, но и я не могу заставить его очнуться, раскрыв глаза. Он может и дальше называть это только временной связью, но я и Жак можем думать иначе, потому что чувствуем и видим обратное.
Несколько раз за пару часов ругаюсь себе под нос, потому что у меня нет собственной ванной комнаты или хотя бы туалета. Я не хочу покидать комнату и сталкиваться с Алестером. Знаю, когда посмотрю в его глаза, захочу извиниться, но не должна это делать. Никто не должен извиняться за собственное мнение. Закон не запрещает его иметь и высказывать.
Чтобы хоть как-то развлечь себя и скоротать одиночество, достаю из-под кровати коробку, в которые сложила гирлянды. Знаю, они могут быть ни к месту и сейчас только октябрь, но я всё равно вытаскиваю и начинаю распутывать провода, чтобы придать собственной комнате каких-то красок, которых в ней, конечно, и так предостаточно. Стены и без того яркие и цветные, но капелька чего-то нового не помешает. Или нового из старого.