Выбор
Шрифт:
Еще и кружкой запустил в Михайлу.
Понятно, не попал, еще того не хватало, но… делать-то дальше что?
А впрочем, недолго Михайла и сомневался.
Кружку поднял, встряхнул, на стол поставил.
— Прости, царевич, виноват. Налить тебе еще?
— А налей!
Михайла и послушался. А что в вино то крупица сонного зелья упала… Федор и не заметил. Пусть его!
Добиться от дурака чего полезного не выйдет, ну так хоть положить его где потише, да не беспокоиться. А самому потихоньку Устю поискать.
А
Зрелище задушенной девушки с рыжей косой так перед Михайлой четко встало, что бедняга аж споткнулся.
А ежели…
Тогда следующим в кубке яд окажется, и никак иначе!
Ах я дурак!
Устя как и не на коне ехала — она бы сейчас и на крыльях полетела от счастья, птицей в небе закричала бы, крылья раскинула, мир обняла…
Счастье?
Да, и такое оно тоже — счастье.
Когда рядом любимый мужчина, когда обнимает он тебя, осторожно так, в седле придерживая, а ты на грудь его облокачиваешься, запах его чувствуешь, невыразимо родной, дыхание ощущаешь…
Век бы так провести! И то мало будет!
Молчали оба. Не так уж удобно и разговаривать, когда конь по дороге летит, тут и ветерок, и снег, и движение…
Да и не нравилось Борису разговаривать на ходу, а Устя просто молчала и тем счастлива была. Не расплескать бы мгновения эти! На всю жизнь сберечь!
Вот и роща замаячила… Борис в седле пошатнулся.
Мигом Устя к нему повернулась.
— Что?
— Дурно как-то…
— Может, спешиться?
— Справлюсь я. Сама держись, — Борис коня пришпорил.
Нарастала дурнота. Но это ничего, это преодолеется…
Не справился.
И, уже теряя сознание, знал, что Устя перехватывает поводья — и кричит что есть сил, зовет Добряну.
Не знал только самого важного.
Ей — ответили?
— Что?!
Истерман едва гадюкой не зашипел, как Михайла отыскал его, да о случившемся рассказал.
— Что ж ты его не расспросил, сукин сын?
За мать Михайла не обиделся, все одно он Истермана убьет, ответил вежливо.
— Это тебя он послушать может. А меня прибил бы, вот и весь разговор.
— Я бы его расспросил…
— Когда б он до того не нажрался по-свински.
С этим спорить было сложно, Истерман только рукой махнул.
— Ясно мне. Так… покамест не знаем мы, что случилось, Заболоцких занять надобно. Боярина и супругу его я к себе приглашу. А молодняк куда бы деть, где они сейчас?
— Братец их невестой занят. Когда б им чего интересное показали, в самый раз пришлось, а Аксинью я займу.
Хотелось Михайле побегать и Устинью самому поискать, сейчас и побежал бы, да… нельзя внимания привлекать! Никак нельзя! Руди по-своему рассудил, кивнул согласно. Чего ж к мальчишке не прислушаться,
— Я сейчас Якобу скажу, пусть он Ильей займется. У него несколько купцов знакомых есть, вот, пусть свозит их с невестой, подарки какие посмотреть к свадьбе.
— А искать Устинью?
— И это прикажу. Ох, Федька-Федька, что ж ты так…
У Михайлы и вопроса такого не возникало.
Что ж он?
Вот уж неинтересно! И думать о том не надобно, убить — и пусть его! Господь разберется, что он, кто он, зачем… а Михайле не до того, ему б Устиньюшку найти.
— А, да. Еще сестра одна… Адаму ее передай. А сам людей порасспроси, понял? Все ж Адаму с бабами привычно, а тебе ответят там, где ему не скажут.
Что Истерман не дурак, Михайла и раньше знал. Жаль только, что сволочь. А, все одно — убивать придется, чего на мертвеца-то обижаться?
Устя на коленях перед Добряной стояла, глазами беспомощными смотрела.
Волхва сейчас тоже на коленях в снегу, царя лечила. Постепенно, по капельке, отпаивала его соком березовым, и так же, по капельке, силу Живы вливала.
— Права ты, Устюша, тут и приворот, и силу с него тянули, и еще что-то было, уж и не понять, что именно.
— Я словно проволоку рвала, так больно было, до сих пор руки толком не чувствую.
— Потом я твою руку посмотрю, но сразу скажу — не будет легко и приятно, очень мощное заклятие ты порвала, может, и рука онемеет, или еще какие последствия будут.
— Пусть будут! Только бы приворот порвался, на нем не осталось ничего черного… не осталось ведь?
— Не осталось, все ты разрушила, вижу я след — давний он, въелся уж накрепко. Нет, не как у Ильи твоего — там аркану не больше года было, да и кровь в вас другая, старая. На вас такое не накинешь…
— Так ведь Боря… от государя Сокола он!
— А волхвы у него в роду были? То-то и оно, человек он, самый обычный, без нашей крови в жилочках, его и оборотать легче, и вылечить тяжелее, в вас-то сила течет, другую силу как родную принимает, а с ним покамест разберешься еще. Сильный, умный, упрямый, а все ж только человек. Что Илья с себя стряхнул, ровно водичку, то государю отзовется еще.
— А… мог он потому и детей не иметь?
— Еще как мог, Устяша! Умничка ты! Вот что там еще-то было! Бесплодие! Сколько ж лет я такого не видела? И не упомнить сейчас!
— Сколько?
Борис все слышал отлично, только говорить трудно было. Но в себя он пришел, как отпаивать его начали, и теперь лежал, слушал разговор меж двух волхвиц, гневом лютым наливался.
Удавка?
Бесплодие?
Ох, доберется он до колдуна, на другом месте ему ту удавку затянет… для начала! Не любил Боря людей мучить, да некоторых… не казнь это! Это землю чище сделать!