Выбор
Шрифт:
Никогда и никого не убивала я. Не случилось как-то в жизни моей черной такого. При мне убивали, меня убивали — это было, а я сама не пробовала, мечталось только.
Хотела?
Бывало такое: за вышиванием сидела, а сама представляла, как иголку свекровке в горло вгоню. Или мужу богоданному, ненавистному…
Остальных как-то не ненавиделось настолько.
А этих двоих я лютой ненавистью ненавидела, и убить мечтала, и убила бы, представься случай… нет. Что уж себя обманывать!
Могла убить. Могла.
Знала
Могла.
И во сне убить могла, Федор рядом со мной спать любил, хоть и пеняла ему свекровка, что неуместно так, а любил. А я ненавидела.
Все в нем ненавидела, что было: запах его… вонь эту жуткую, и манеру меня тискать, ровно куклу бессмысленную, и храп постоянный… не убила же?
Вот и весь сказ. Не убила.
А сейчас так сила во мне вспыхнула, что самой страшно стало, только мое сердце выдержало, оно и не такую боль терпело, а его сердце — не справилось. И знаю, если татя разрезать, если сердце его из груди вынуть, ничего там не будет. Так, комочек обугленный.
Сила вспыхнула, сила его сожгла. А я… я даже не осознала сразу происходящее, только одно твердо знала — не отдам!
Больше никого из близких своих, родных, любимых и любящих не отдам! Людям не отдам, смерти не отдам, пусть в свой черед приходит, а пока — мои они! И только мои!
Достало с меня горечи, и боли достало, и тоски звериной, наплакалась уж в келье монастырской, навылась. Теперь я многое сделать могу, против любого зла встану, не дрогну, никому любимых своих не отдам. Только с бабушкой поговорить надобно о случившемся. Вроде как и не должна волхва такое творить? Или могут они, только не все, и в тайне это сохраняют?
А ведь в той, черной жизни не бывало со мной такого. И Вареньки маленькой не было, и Дарёна ее не защищала, и не покушался никто, не было татя.
Меняется все?
Пусть меняется! Одно неизменно!
Никому я своих в обиду не дам! Пусть и не мечтают, вороги! На клочья порву, по полю разметаю! Жаль, не знаю я только, откуда этот разбойник взялся!
Может, и дознаемся когда?
Не до татя мне сейчас, на отбор скоро уж ехать, а уж что там будет?
Что-то помню я из той жизни, что-то новое будет, наверняка, а что-то и вспоминать придется.
Справлюсь. Не для себя — для них справлюсь. И сейчас я это твердо знаю.
— Царевич! Беда у Заболоцких!
Федор в одну сторону вскочил, одеяло в другую полетело, ногу впопыхах ушиб о половицу, выругался грязно, на Михайлу дикими глазами уставился.
— ЧТО?!
— Вроде как тать к ним забрался, да напал на кого. А боярышня Устинья его и того… убила.
Федор как стоял, так и обратно сел, хорошо еще лавка попалась крепкая, и не такие размахи выдерживала.
—
Михайла картинно руками развел.
— Вечор татя в Разбойный приказ принесли. А уж чего там, как там — не сказывали мне подробнее, не царевич я, боярин Репьев и не поглядит на меня лишний раз. К боярину Заболоцкому сунулся — не попасть, спит он, и боярышня спит, ровно мертвая, холопья сказали, лекарством ее напоили опосля вчерашнего, и будить не велено, как проснется, так и ладно будет.
Федор на ноги встал, подумал пару минут.
— Одеваться мне подавай! Сам поеду, разузнаю, что да как.
Михайла затаенно улыбнулся, Федору помогать принялся. Того ему и надобно было. Сам-то он вечор к Заболоцким явиться не насмелился, а любопытно ж!
Что там Сивый? Хотя Сивый-то что — и так ясно, все он, лежит себе, в приказе Разбойном, тихо да ладно. Вопрос у Михайлы другой быть должен: где тот дурак попался?
И еще примешивалось новое, неожиданное.
Оказывается, не акая уж боярышня Устинья и беззащитная? И зубки у нее есть, и коготки? Другая бы завизжала, али в обморок какой упала, да тут бы и погибла, прирезал бы ее Сивый. Ему что?
Ему хоть Устинья, хоть холопка какая! Михайла б его потом убил, понятно, а Устинью не вернуть уже. А боярышня кричать не стала, сознания не потеряла.
Убила.
В спину, а все равно… сколько сил надобно, чтобы в живого человека ножичек-то воткнуть? Иные и в бою не могут, видывал Михайла таких, иных и жизни лишал. Ему оно всегда просто было, а выходит, что и Устинья — может?
Точно, его она!
Его и только его!
Такая ему и надобна, чтобы и смелая, и красивая, и умненькая… Михайла самого лучшего заслуживает.
Федька?
А что — Федька? Пусть себе живет, как живет, но без Устиньи, недостоин он боярышни. А покамест полезен — пользоваться им будем.
Глава 6
— Государь, — Борису тоже доложили, правда, не сразу, но кто ж знал? — Боярышня Заболоцкая, верно, в отборе царевичевом участвовать не сможет.
Борису мигом интересно стало.
— Отчего ж?
Боярин Репьев, который Разбойным приказом и ведовал, даже поежился чуточку под взглядом государевым.
— На подворье Заболоцких, государь, нынче ночью тать влез. Чего уж хотел — неясно, а только убила его боярышня Заболоцкая, и теперь лежит без памяти.
Борис даже и не удивился сильно. После того, что он о боярышне узнал, и удивляться странно было.
Могла ли убить — волхва?
Еще как могла, странно только, что ножом убила.
О волхвах Борис знал не слишком много, больше догадывался. Но Устинью он видел, и когда она аркан с него снимала, и в роще. Могла ли она убить?
И сам себе на вопрос ответил — могла, быстро, легко и без сожалений.