Выход в свет. Внешние связи

Хол Блэки

Я очнулась, когда ладонь в перчатке заелозила по терке, а на тарелке образовалась кучка зеленой соли.

— То есть, между ними что-то было? — изумилась совпадению корявой математической формулы и действующих лиц сердечного треугольника.

— Романтика прямиком из столовой, где поднос утёк, — сыронизировал Мэл, снова включив спиртовку и поставив сотейник на огонь. Вылил взбитую массу, увеличившуюся втрое, и взялся помешивать смесь.

— Всё равно не понимаю. Если вы с Изой того… распрощались, зачем

стреляться с Дегонским? Пусть бы шел на четыре стороны и радовался.

— Нет, — ответил жестко Мелёшин. — За подлость, устроенную за моей спиной нужно отвечать.

— Даже если этой подлости сто лет в обед?

— Предательство не имеет срока давности, — обрубил он. Ишь, какой принципиальный мститель.

— А на цертаму повез, чтобы позлить Изочку?

Наконец-то запомнила название, — удивилась я про себя и для профилактики беззвучно повторила без запинки.

— Мы с Изкой расстались, и теперь я не в ответе, перед кем она виляет хвостом, — сказал Мэл, уменьшив огонь в спиртовке. — А тем, кто не знал и болтал лишнее, пришлось заткнуть рты, позвав тебя.

От услышанных слов я опешила, растерянно хлопая глазами. Мелёшин без капли неловкости признался, что специально выставил меня на всеобщее посмешище, и объяснил таким тоном, словно его принудили взять меня в поездку по лесным проселкам.

— Может, стоило предупредить? — выпалила, шмякнув тёркой о стол.

— Тогда ты не согласилась бы ни под каким соусом.

Я смотрела на Мэла и поражалась его беспросветному нахальству.

— Зато, Мелёшин, теперь надо мной потешается весь институт. Придется вызывать тебя на димикату.

— Разве потешаются? — удивился он. — Я бы узнал. Не возьму в толк, почему злишься.

— Почему злюсь? — разгорячилась я, размахивая теркой. — Да потому что ты опять перевернул по-своему и выставил так, будто меня должно распирать безмерное счастье за приглашение на лесное развлечение для избранных.

— Это ты перекручиваешь, как тебе выгодно, — повысил голос Мэл. — Я поехал бы только с тобой и больше ни с кем. На остальных мне плевать.

— Зато мне не плевать! — схватив горсть медовых шариков, я швырнула в бункер измельчителя.

— Уже дошло, — хмыкнул он. — Больше ни одна муха не пролетит рядом. Следи за огнем, пока буду крутить, — и взялся за ручку измельчителя.

— Поражаюсь твоей самоуверенности, Мелёшин, — ответила я раздраженно. — Из всей речи уловил самое нужное. Правильно говорят, у кого что болит, тот о том и говорит. Между прочим, пока ты обсуждал, какую ставку сделать, я почти околела.

Мэл нахмурился, затормозив перекручивание:

— Я прочно привязал заклинание. Оно не слетело бы даже при ходьбе.

— Однако улетело благодаря пьяным парням.

— К тебе приставали? — встревожился Мэл. — Запомнила их? Покажешь?

— Там парней

было человек двести или триста. Откуда бы упомнила? К тому же злилась, пока ты любезничал с подружкой.

— Она мне не подружка.

— Значит, бывшая.

— И не бывшая. Никакая. Общая знакомая.

Увлекшись препирательствами, я позабыла о кипящем вареве, и оно тут же откликнулось, выплюнув вверх горячий брызг. Хорошо, что мы с Мэлом вовремя увернулись.

— Устала от твоих бывших и настоящих, — сыпанула я соленый порошок в булькающее месиво, и Мелёшин переключился на помешивание загустевшей смеси с безвозвратно нарушенными дозировками. — Устала от тех, кто общий и не общий, кто знакомый, а кто мимо проходящий.

— Упрекать прошлым нечестно, — Мэл добавил в варево медовую крошку. — Оно есть у каждого, его не спрятать и не стереть.

Богатое Мелёшинское прошлое — не чета моему жиденькому. Чтобы пересчитать подвиги Мэла, не хватит пальцев на руках и ногах, и нужно дополнительно арендовать три или четыре конечности.

— Наверняка и у тебя есть прошлое, — заметил он.

— Есть, — я сунула под пресс две ягоды вонюлярии. По кабине поплыл противный запашок.

— Вот видишь, — согласился растерянно Мелёшин. — И какое оно, твое прошлое? Безоблачное?

— Безоблачное, — сказала я ровно и вывалила ягодное месиво в сотейник. Главное, не переборщить: и с вонюляриями, и со спокойствием в голосе. Хвастовство и пафос Мэл раскусит сразу и не поверит.

— Это хорошо, что безоблачное, — заключил он после непродолжительного молчания. — Не жалеешь?

— О чем?

— О безоблачном прошлом?

— Как-нибудь переживу.

— Оно было случайно не с артистом из клуба? — не отставал Мелёшин, помешивая кипящее варево.

— Было, да прошло, — отрезала я, сыпанув навскидку розового пепла в сотейник. — И неважно, с кем. Важно, что меня постоянно тыкают носом, а я не учусь на ошибках и продолжаю влезать в неприятности.

— Эва, мне в голову не могло прийти, что потеряю тебя на цертаме. Вернулся, а там чужая компания. Поляна небольшая, зато народу — не протолкнуться. Честно, перепугался очень. Думал, ты опять влипла во что-нибудь. Пока всех обежал, цертама накрылась медным тазом.

— Странно… Вроде бы правильно говоришь, и я чувствую себя виноватой, потому что много требую. И всё же не понимаю тебя. Ты руками согреваешь и даешь прорасти добрым отношениям, а ногами тут же затаптываешь и калечишь их. Так что зря переживала, просчитывая шахматную партию наперед. Она закончилась, не начавшись.

Мэл молча помешивал смесь.

— Понятно, — сказал задумчиво. — Мы можем остаться друзьями?

— Приятелями, — уточнила я и взялась вытирать со стола пролитый и рассыпанный беспорядок. — Пете будешь звонить?