Выхожу один я на рассвете
Шрифт:
– Братуха, ты!?
– Кажется, и на моем лице Семен угадывает следы недавнего рукоприкладства, ибо тотчас заключает меня в объятия.
– Нас били и бьют, а мы, как чертополох!
– Тебя-то за что?
– За клип.
– Семен ведет меня в дом. Я привычно и не без удовольствия кручу головой. Все здесь по-прежнему, как и много лет назад, - обертки из-под конфет, семечная шелуха, скомканные листы со стихами, вездесущее крошево канифоли. Даже пыль, серебристым флером покрывающая плафоны, книги и верстаки, лишь местами потревожена отпечатками пальцев любопытных. Безработный барометр в форме штурвала украшает стену, чуть ниже на
– Что еще за клип?
– Клипушник мне, понимаешь, заказали. Фрай один - из новостарых. Видишь ли, компьютерные спецэффекты - дорого, так ему меня порекомендовали.
– Ну и что?
– Ничего. Встретились, поговорили, он бабки выложил, попросил уложиться. Я подсчитал, покумекал и понял, что можно даже сэкономить. Решил сделать, как у французов в клипухе. Там у них пацан один по улице идет и всех распихивает. Музон, значит, играет, а он, знай себе, шлепает. Так вот мы круче придумали. Без всякой массовки. Я вроде как каратист и всем вокруг помогаю. Санька даже "Москвичом" своим пожертвовал. У него все равно трещина на лобовом, так я его вдрызг разнес. По машинам каким-то прогулялся, тетку через улицу перенес.
– Перенес?
– Ну да. Толстая такая. Чуть грыжу не схлопотал. Она через дорожное заграждение перелазила, а я ее в охапку и на другую сторону. Понятно, вопли, визг, а я знай себе несу. В общем круто снимаем. Шпану какую-то пугнул, скворечник на дереве поправил. Импровизируем, короче, по полной программе. А тут новорус тормозит рядом, из тачки выползает и за пивом прет без очереди. Я к нему и броском через бедро на спину. Думал, он один, а там их целая кодла в машине. Накинулись, конечно, прессовать стали. Причем оператор-мудрила снимает. Думает, так и надо. В общем наваляли мне по первое число. Зато клипуха вышла натуральная. И в бюджет уложились.
– Слушай! Так у тебя, получается, деньги есть?
– Уже нет. Вчера были, а сегодня только это.
Звякнула бутылка, в стакан проливается светлая струйка.
– Да ты что! Рано еще.
– Лучше рано, чем поздно. Пей!
– Разве что глоток.
– Давай, давай!
Я цежу огненный яд. Организм медленно цепенеет, в ушах начинает звучать нота "фа".
– Вот. Теперь ты свой...
– Семен удовлетворенно опускается напротив, выкладывает на стол поросшие рыжим волосом руки.
– А насчет денег не тушуйся. Я ведь только аванс получил. Завтра остальное выбью.
– Королевским жестом он обводит замусоренный стол.
– Хочешь, селедочкой закуси. Поройся в тарелке, может, осталось еще.
– Спасибо, не хочу.
– Я оглушенно мотаю головой.
– Тогда объясни, почему от грязных мужчин пахнет сыром?
– А кто здесь грязный мужчина?
– Грязных мужчин здесь нет, это я чисто теоретически. Для поддержания светского разговора.
– Может, сформулировать наоборот? Почему от сыра пахнет грязными мужчинами?
– Логично.
– Семен кивает.
– А главное - по существу. Ибо мужчина, Тема, - существо специфическое. Раз в месяц в баню - святое дело, и пусть потом кто скажет, что он не чист и не свеж,
– Ты о чем?
– А о том.
– Семен снисходительно кривит губы.
– Читал я, к примеру, вашего Робинзона Крузо, так?
– Ну?
– Ты не нукай, ты на вопрос отвечай: у него там козы были?
– Были вроде.
– Тогда зачем он просил кусочек сыра? Неужели не мог за двадцать восемь лет научиться гнать его из козьего молока?
– Гонят самогон.
– Из козьего молока?
– Семен качает головой.
– Сыр - да, но не самогон. Взбалтываешь, варишь, солишь - и готово! Вот я и спрашиваю: зачем он просил сыр?
Голову у меня кружит. То ли от водки, то ли от мыслей о сыре.
– А у кого он просил сыр?
– Не у Пятницы же! Ясное дело - у Джимма.
Я усиленно моргаю.
– Какого Джимма?
– Не читал, что ли? Они еще там на остров сокровищ поехали брать. Приехали, значит, а там Робинзон с попугаем. Отводит в кустики и сыра кусок просит.
– Так это же Бен Ган просил!
– Осеняет меня.
– Хотя... Козы у него, по-моему, тоже водились.
– Вот видишь! А ты байки тут рассказываешь.
– Семен протягивает руку к бутылке.
– Еще по одной?
Я мотаю головой. Центробежная сила разбрасывает студень мозгового вещества, вжимает в стенки черепа. Однако главной мысли я еще не лишился.
– Мне бы зуб, Сема! Срочно и чтобы держался.
– Ну-ка!
Я открываю рот, и Семен озабоченно хмурит брови.
– Припой тут не поможет, а вот на канифоль можно попробовать.
Он тут же приносит паяльник и коробку с канифолью, Я в ужасе гляжу на дымящее жало и торопливо вскакиваю. Ничего не объясняя, судорожно жму Семину руку и выскакиваю из избы.
Глава 4 Мне армия давно уж снится...
Увы, надежда на школьного стоматолога, давнюю мою приятельницу, также не оправдывается. Поглядывая на меня с подозрением, дамы в учительской словоохотливо объясняют, что докторша убрела в декрет, и ждать ее ранее чем годика через два-три бесполезно. Сообщением я не просто удивлен, раздавлен. Где-то над зданием школы скрипуче хохочут незримые ангелы, едва слышно трепещут их воробьиные крылышки. Не сомневаюсь, что именно эти пузатые орлы удружили мне с декретом. Впрочем, как со всем сегодняшним днем. Даже поскрипеть зубами невозможно. Приходится довольствоваться беседой с военруком - беседой, потому как проскользнуть мимо не получается. Уроки военного дела ведутся прямо в коридоре, и, конечно же, наш старикан майор меня примечает. Потрепанным броненосцем подплывает навстречу, лихо вскидывает к козырьку загорелую ладонь.
– Здравия желаю, Артемчик!
– И вам того же, товарищ майор!
– Я посылаю сигнал лицевым мускулам и расплываюсь в радушной улыбке. Впрочем майор того заслуживает. Бравый наш военрук несмотря на пенсионный возраст выглядит вполне бедово. Бойся, девки, русских парней! В особенности - майоров. Металлический полумесяц отшлифованных языком коронок сводит с ума, капустный кочан на фуражке вызывает черную зависть. Мундир безукоризненно выглажен, чуть выше ватерлинии - глянец юбилейных и боевых наград, ниже - штаны с лампасами, на заду лихо приколотая любимыми учениками бумажка с кружком мишени и дерзкими словами: "Целься, лохи, сюда!"