Выкупи меня
Шрифт:
И то, что мне её вручил Драгин, под чьим контролем два военных завода, — очень плохо.
Значит, даже он не может справиться сам…
Глава 5. О правах вещей
Ника
Прихожу в себя в номере отеля, из которого сбежала.
Круг замкнулся.
Мне остаётся лишь хмыкнуть от горькой
Приподнимаюсь, опираясь на дрожащие руки, оглядываю комнату. Сразу же натыкаюсь на недобрый взгляд тёмных глаз.
Аристарх сидит в кресле напротив кровати и пристально разглядывает меня.
Выглядит он не лучшим образом — волосы всклочены, рубашка выправлена и измята, бледен.
Впрочем, я, наверное, выгляжу не лучше. Но зеркала здесь нет.
— Набегалась, — ехидно тянет он. Не спрашивая — констатируя.
Я молчу, опускаю голову. Что могу теперь, после того, как он купил меня по-настоящему? После того, как сама умоляла его об этом на коленях?
— Встань! — требует он, даже не зло, как мог бы, а скорее устало.
Пытаюсь выбраться.
Моя нелепая одежда вся измялась, от полосок остались отпечатки на теле.
Я босиком, поэтому ёжусь, ступая на ковёр. Он, конечно, пушистый. Но ворс жёсткий и неприятно щекочет ступни.
— Подойди!
Шатаясь, иду вперёд. Не возражаю. Не прошу.
У меня больше нет права ни на что. Я сама продала свои права.
— На колени!
Послушно опускаюсь возле его кресла. Задираю голову, смотрю на него. Его тонкие красивые пальцы обнимают мой подбородок, вздёргивают лицо ещё выше.
Теперь мы смотрим друг на друга. Пристально. Глаза в глаза.
В его — клубится мрак.
Он наклоняется и целует меня. Без страсти. Будто делает снисхождение. Словно ему неприятно.
Но поморщиться или отстраниться я не могу.
— Откуда ты знаешь Драгина? — вопрос застаёт врасплох, заставляет нервно сглотнуть. — Почему ты испугалась его?
Я не могу. Эта тайна слишком постыдна. Я привыкла прятать её глубоко вот уже несколько лет.
Если Эдик Милонов был моим кошмаром, но Всеволод Драгин — моим позором. Обжигающим. Клеймящим.
И тут — смею сопротивляться. Я могу отдать своему мужу всё, даже гордость. Но не хочу демонстрировать своё унижение, падение, отвратительную себя. Поэтому мотаю головой:
— Не спрашивай, — губы сохнут от одних только воспоминаний. — Не скажу.
Аристарх ехидно усмехается:
— Кажется, ты не поняла, моя драгоценная жёнушка, — ты не имеешь права на слово «нет». Я хочу всю тебя, со всеми твоими тайнами. Разве у супругов должны быть секреты друг от друга?
Мне хочется сказать: «У тебя же их полно!» Но я и впрямь не имею права на «нет».
Закрываю лицо руками, потому что щёки горят так, что мне кажется, сейчас пойдут волдырями.
Как сказать?
Вскидываю глаза:
— Накажи за непослушание. Но сказать не могу.
— Ника! — почти рычит он. — Я должен знать правду, что придумать, как действовать дальше. Чтобы тебя же, дуру, защитить.
Глубоко и судорожно вздыхаю, но спрашиваю сама, вместо того, чтобы ответить:
— Он твой враг?
— Сейчас все мои враги. Грядёт нечто страшное, Ника. Мне нужно знать всё, чтобы понимать, как реагировать на те или иные вызовы.
— Если он твой враг — это хорошо, — бормочу я. — Он умеет быть благородным.
Аристарх нехорошо щурится.
— У тебя с ним что-то было?
Вспыхиваю, хотя, казалось бы, куда сильнее.
— И да, и нет.
— Они видел тебя без одежды?
— Почти.
— Он трогал тебя?
— Да, — совсем тихо.
— Ты хотела этого?
— Я была пьяна. Почти ничего не соображала. Но… всё равно начала плакать. И… он остановился. Отпустил. Но сказал, что однажды встретимся вновь. И тогда я стану его подстилкой.
— Вставай, — командует Ресовский.
Поднимаюсь, хоть колени ватные и дрожат.
— Раздевайся!
Он мой муж, он имеет право. У нас брачная ночь, и нет ничего постыдного в том, чтобы раздеться перед ним.
Но мне бы было куда легче, если бы во взгляде мужчины было куда меньше презрения. Если бы он не жёг меня им, не хлестал.
Стягиваю с себя ненавистные тряпки.
— Не так! — рявкает Аристарх. — Предложи мне себя. Покажи, что я купил.
Судорожно вздыхаю. Стараюсь двигаться эротичнее, насколько это возможно. Но выходит слабо, потому что меня трясёт. Слишком много негативных эмоций за последнее время.
Наконец я полностью обнажена. Не прикрываюсь, позволяю смотреть, хотя щёки и пунцовеют. Я впервые осознанно обнажилась перед мужчиной.
Тот случай — мой позор — он не считается.
— Сядь на кровать!
Повинуюсь.
Ресовский продолжает сидеть на своём месте. В номере полумрак, и я не могу рассмотреть эмоции на его красивом лице.
Опускаюсь на покрывало. Оно по-прежнему усыпано лепестками, но вот только они скукожились и высохли. И теперь неприятно щекочут и покалывают кожу.
— Покажи мне, как он тебя трогал.
Сжимаюсь.
Нет. Не хочу. Грязно.
— Ну же, Ника. Давай. Не испытывай моё терпение!
Я опускаю руку и касаюсь себя между ног.
Всхлипываю.
Потому что воспоминания слишком неприятны. Уродливы. Стыдны.
— Не верю, что Сева трогал тебя так вяло. Девки текут от него. Называют горячим.
Пылаю, хочу нырнуть под кровать.
— Покажи мне. Давай. Шире ноги! Интенсивнее!
Выполняю, а по щекам градом катятся слёзы.