Выкупи меня
Шрифт:
— На той, на ком сам захотел, — бросает мне уже в дверях: — Одевайся, чтобы была внизу через десять минут. А то повезу в офис в халате.
И уходит, оставляя меня в полном раздрае.
Как — КАК!!! — можно быть одновременно жёстким и нежным? Унижать и возносить? Указывать своё место и подавать руку? У меня кругом голова от этого мужчины. Но печальнее всего то, что из-за этой круговерти я не могу реагировать на него однозначно. Не могу ненавидеть. А если так пойдёт и дальше, то и вовсе научусь видеть в нём приятные стороны.
Это вообще нормально?
Надеюсь, у меня не развивается стокгольмский синдром. Очень бы не хотелось.
Иду к шкафу — нужно выбрать наряд. Вообще-то идея выйти на работу не кажется мне такой уж неразумной. Это и впрямь сможет отвлечь от гнетущих мыслей.
Выбираю скромный брючный жемчужно-серый костюм. Под него — топ цвета зелёных яблок с едва заметной серебряной вышивкой. Что ж, весьма мило. Делаю строгий узел на затылке, выпуская лишь несколько локонов у виска.
Отражением в зеркале остаюсь довольна. Прихожу в столовую и, не застав там свекрови, с облегчением вздыхаю.
Аристарх подходит ко мне, берёт руку, целует:
— Отлично выглядишь.
— Угодила вам, шеф? — подумать только: мой муж будет моим же боссом. И почему я только сейчас понимаю, какая это засада?
— Более-менее, — он ведёт меня к столу, сам галантно отодвигает стул и помогает присесть.
— Ты распустил прислугу? — интересуюсь, расстилая на коленях салфетку.
— Нет, — говорит он и смотрит на меня, как на блюдо, — просто хочу поухаживать за тобой. Можно?
Как тут откажешь?
Несколько минут мы молча и чинно завтракаем — прислуга всё-таки появляется и накрывает на стол.
Потом он подвигает мне папку, всё время лежавшую справа от него и привлекавшую моё внимание.
— Это контракт. Прочти и подпиши.
Открываю документ и углубляюсь в чтение. По мере того, как прохожу пункт за пунктом, мои глаза распахиваются всё шире.
— Что значит «оказание услуг на безвозмездной основе».
Аристарх опускает приборы на скатерть, складывает руки на груди и, хмыкнув, начинает втолковывать мне, как малому ребёнку:
— Это значит, моя дорогая, что ты будешь работать бесплатно.
— Как так-то? — возмущению нет предела. Я ведь уже распланировала будущую зарплату, самостоятельность почувствовала.
— А так, Ника, — опускают меня с небес на землю, — ты — моя собственность. Я же не плачу своей кошке или собаке.
— Великолепно! Ты сравнил меня с домашним питомцем!
— А разве вы, девочки, это не любите? Всяких «кисок», «заек», «мимимишек»?
— Фу! Пошлятина!
— Рад, что ты разделяешь моё мнение. Но платить я тебе всё равно не буду. — Бросает взгляд на часы. — И поспешим — скоро первое совещание. Надо представить тебя коллективу.
Внизу нас ждёт роскошная машина. Мне предстоит сесть на заднее сиденье и оказаться в тесном пространстве рядом с Ресовским. И, несмотря на то, что салон достаточно просторный, места становится
Он недолго бездействует — пока устраивается, поднимает перегородку между нами и водительской кабинкой.
— Она — звуконепроницаемая, не волнуйся, — говорит он и… притягивает меня к себе. Тут же зарывается пальцами в волосы, безжалостно портя причёску. Одна рука ложится поперёк талии, другая — ползёт вверх, накрывает грудь, трёт сосок сквозь слои одежды.
Он — мой законный супруг, — напоминаю себе. Он имеет право. К тому же…
Моё дыханье сбивается, губы приоткрываются, чем Аристарх немедленно пользуется, впиваясь в них жарким поцелуем.
А перед мысленным взором — голубые глаза: полные меня и любви.
Я предательница.
Нехорошая.
Дёргаюсь, пытаюсь вырваться.
Но меня лишь сильнее прижимают:
— Тише-тише, сладкая, — дорожка обжигающих поцелуев на моей шее, — я очень голоден. Дай мне немножко, совсем немножко, — бархатный горячий шёпот дыбит волоски на затылке, — иначе сойду с ума.
Он расстёгивает молнию на моих брючках, и проворные пальцы сразу же проникают под трусики и гуляют по складочкам.
Все мысли вылетают из головы. И хотя я напряжена, как струна, причина этому другая — моё тело настроилось на ласки, и будет ждать разрядки.
Пальцы кружат у входа, дразнят, чуть надавливают.
Другая ладонь терзает грудь.
Дыханье становится рваным, сердце сходит с ума.
— Ника, — низкий мужской голос, сейчас — охрипший, полный затаённого желания, посылает волны сладких импульсов вниз живота, — девочка моя сладкая. Моё искушение. Моё наказание за грехи. Я хочу тебя. Никогда так никого не желал. По грани хожу… — и выдыхает в ухо, опаляя кожу своим жаром, — Стань моей…
Плавлюсь, таю, сейчас стеку лужей к его ногам. Пытаюсь уцепиться за здравый смысл — я же память Вадима предаю! Я теку в руках его вероятного убийцы. Как гадко!
— Я ведь твоя жена, — с трудом выдаю слава. В горле пересохло, жарко, трудно дышать.
Пальцы внизу творят уже что-то немыслимое. Кусаю губы, чтобы не начать стонать в голос.
— Ты знаешь, о чём я… — губы снова возвращаются к моей шее, целуют грубее, жёстче. Метят, клеймят. — Отдайся мне.
Прижимает крепче к себе, и я чувствую его эрекцию. От её внушительности мне плохеет. Но мысли перескакивают на его просьбу… Ах вот ты чего захотел! Ну, уж нет. По моей инициативе этого не будет!
— Если хочешь — бери. Я не стану сопротивляться…
Он отстраняется, убирает руки, хотя я была в двух шагах от разрядки. И теперь просто выть готова. Меня натурально потряхивает, потому что не смогла кончить…
Отсаживается подальше, сощуривается недобро, складывает руки на груди, закрываясь:
— Вот значит как. Хорошо.
Я не понимаю, чего ему от меня надо! Я ведь сказала, что не стану возражать, если он боится выглядеть насильником.
Надо тело — бери. А душа и сердце — мои. Не заслужил.