Выкупи меня
Шрифт:
Отворачиваюсь к окну, чувствую, как по щекам бегут солёные дорожки. Не вытираю слёзы.
Новоиспечённые коллеги могут подумать невесть что, но вот только мне всё равно.
Меня туда везут не для того, чтобы я работала. А чтобы играть. В меня.
Аристарх
Бери…
Если бы было так просто взять, я бы взял, девочка, не сомневайся. Но ты же потом — грустно хмыкаю себе под нос — меня возненавидишь. А я, оказывается, к твоей ненависти
Смотрю в окно на пробегающие мимо дома и машины и не знаю, что мне делать. Со мной такое впервые. Впервые я желаю женщину настолько сильно, что контролировать себя рядом с ней становится всё сложнее. И при этом впервые боюсь — что не выдержу, возьму, как она говорит, и сломаю… Тогда всё, тупик.
Барабаню пальцами по колену, кошусь на неё.
Отвернулась к окну и плачет. Думает, я не пойму. Да каждый её всхлип отдаётся в груди длинным и протяжным: «Ты мудак».
У меня никогда не было проблем с девушками. Едва только шестнадцать исполнилось — девки (притом — гораздо старше) висли на мне пачками. Вся моя жизнь до недавнего времени — кураж, тусовки, отрыв. И женщины-женщины-женщины… Их лица смазывались. Их имена не запоминались. Они хотели секса и денег. И получили это от меня. Некоторые хотели за меня замуж. Этого не получали. Я вообще жениться не собирался. Если бы не мама.
Это она решила женить меня на Мирославе — дочери своей подруги. Мира — милая девочка, хорошая, правильная, чистая. Но не моя. Не в моём вкусе. А жениться, чтобы порадовать маму, не собирался. Скорее — наоборот, чтобы в пику ей, позлить.
Ну, кто же знал, что сам так залипну, как мушка в янтаре. Этой ночью лежал рядом, обнимал, прижимал к себе, а она — звала другого. Думал, чокнусь на хрен к утру… Выдержал, бля, и что дальше?
Да не дрожи ты так… Не плачь, глупая.
Рычу и притягиваю к себе.
— Ну-ка успокойся, — говорю строго, чтобы не поняла, как у меня внутри всё дрожит от вида её слёз. — Развела мокроту! — вытираю слёзы, а хочется их слизать. — Не хватало ещё, чтобы по офису поползли сплетни, что я издеваюсь над молодой женой.
Я ведь не издеваюсь! Я вообще с трудом въезжаю, почему она сейчас обиделась?
Обнимаю со спины, прячу лицо в волосах.
Как пахнет! С ума можно сойти. Я и схожу, а ещё — сгораю. Каждую минуту рядом с ней. В пепел, блядь. В труху. Чтобы этой трухой у её ножек осыпаться…
— Что я сказал или сделал не так? — мне надо знать.
Я никогда не пытался даже вникать в женскую логику, узнавать о причинах перепадов настроения. Но то были чужие женщины. А эта… моя? Разве моя?
Ника трясёт головой:
— Всё так, ты не причём.
Начинаю беситься.
— Ника! Мы тут только вдвоём. Из нас двоих рыдаешь ты. Значит, виноват я. В чём? Скажи?
Прошу, не мучь меня. Бля, мне ведь за каждую твою слезинку хочется кровью платить. Головой об стену биться.
— Я не могу… — шепчет она, задыхаясь. — Не могу стать твоей по доброй воле. Ведь я Вадима предам.
— Ты предавала его раньше, — фыркаю, потому что нет сил это терпеть, — когда он был жив, а ты горела в моих руках и отвечала на поцелуи. Вот это было предательством. Будь я на его месте — тебе бы не поздоровилось, честно. А сейчас, когда он мёртв…
— Он мёртв, — вскрикивает она, вырываясь, — потому что ты приказал его убить! Ты гад! Сволочь!
И
Позволяю ей выпустить пар, потом — перехватываю тонкие запястья, нависаю над ней и шепчу в её охрененно соблазнительные губы:
— Ника, ты — дура?
Она шипит, фыркает, пытается укусить. Ни дать ни взять разъярённая кошка. Заводит дико.
Усиливаю захват и впиваюсь в губы. Целую до тех пор, пока перестаёт вырываться и сдаётся.
Отпускаю, прижимаю к себе, кладу ладонь на затылок.
— Ты, правда, считаешь меня таким монстром? Или тормозом? Стал бы я столько тянуть тогда. Пришил бы сразу, как узнал, что у тебя есть парень. И следов бы не оставил. Ты бы и не узнала, что это я. Даже Глеб бы ничего не понял. Поверь, я умею действовать тихо и незаметно. Я — акула бизнеса, как-никак. У нас или ты жрёшь, или сжирают тебя. Так что, Ника, если бы я хотел убить твоего Вадима — сделал бы это давно. Давай, включай мозги и верь мне. Ты же умная, рациональная девочка.
Она всхлипывает ещё разок и наконец расслабляется.
Глажу узкую спину, целую в висок.
— Мне и самому надо знать, Никуля, кто это сделал. Пока я этого не знаю — ты в опасности. А я твой муж и должен защищать. Поняла, моя сладкая?
Кивает.
Успокаивается.
Вытираю слёзы.
— Ты нужна мне, маленькая, — признаюсь, потому что ей сейчас необходимо слышать, а я не намерен больше врать или скрывать. — Но нужна вся. А не с дыркой в душе. Поэтому я буду тебя завоёвывать, но честно. Другого пути с тобой просто быть не может. Веришь мне?
— Да, — шепчет рыжая заноза.
Так-то лучше. Достаю платок, протягиваю ей.
— Приведи себя в порядок.
Мне действительно не нужны лишние сплетни на работе. Тех, что есть, хватает.
Ника возится с косметичкой, разглядывая себя в зеркальце.
Я разглядываю её, любуясь.
А в это время мне приходит сообщение. Достаю телефон. Номер неизвестен и не определяется. Что за херня?
Открываю и холодею: «Серебряный лотос расцветёт в пятницу в шесть»
Господи, я и забыл о визитке Драгина. Но обо мне, похоже, не забыли.
И это пиздец как хуёво.
Глава 6. Вопросы цены и ценности
Ника
Наконец успокаиваюсь. И сама до конца не поняла, почему расстроилась и почему вдруг стало так больно?
Я и сейчас прячу глаза от Аристарха. Но в этот раз причина уже другая — сомнения. Его пылкая речь о смерти Вадима и собственной к ней непричастности была, конечно, убедительной. Но я не верю. Не знаю почему, но меня гложет тот самый неприятный червь. Что-то не так. Где-то подвох. Ресовскому нужна моя лояльность. А он, как сам сказал, — акула бизнеса. Значит, ему не составит особенного труда сожрать такую мелкую рыбёшку, как я. Запудрить мозги, создать ту картину мира, которая выгодна ему. Я не зря учусь на специалиста по коммуникациям. Отлично знаю, каким манипулятором может быть человек, чтобы достигнуть нужной ему цели. По сути всё наше общение и взаимодействие друг с другом и представляет собой разные вариации манипуляций. Кому-то они даются успешнее, кому-то — нет.