Вынос дела
Шрифт:
До слуха долетела знакомая мелодия. Сон вновь испарился. Я опять села в кровати и затрясла головой. Звук шел из сумочки. Мобильный! Взгляд машинально отметил время – пять утра. Господи, что стряслось, а главное, с кем? Слава богу, дети дома, но, кроме родственников, есть еще тьма подруг… Если тревожат в такой час, дело серьезное.
– Алло! – чуть не закричала я.
Но в трубке стояла тишина, раздавалось лишь легкое потрескивание – наверное, садится батарейка.
– Говорите!
– Дашка, – послышался прерывистый, какой-то
– Кто это? – окончательно испугалась я. – Что случилось?
– У-би-ли, – как-то по слогам произнес мужчина, – меня, Никиту… не могу… найдешь… бойся… у Харитонова…
Речь прервалась, послышался тяжелый хрип.
– Нет, – завопила я, одной рукой натягивая слаксы, – еду, держись, ты где?
– Косовский, – зашептал Павлов и вновь захрипел.
– Поняла, поняла, – твердила я в трубку, выносясь во двор, – еду, жди, Кит, слышишь, жди!
Но из мембраны больше не раздавалось ни звука, только звенящая, страшная тишина.
Боясь отключить телефон и время от времени выкрикивая в «Эриксон»: «Еду, еду!» – я неслась по почти пустынным проспектам и улицам.
Хорошо, хоть знаю, где находится Косовский. Пропетляв по узким улочкам и чуть не протаранив вонючий мусорный бачок, я стукнулась бампером о непонятную железку и, выскочив из машины, понеслась в подъезд. Ни кодового замка, ни лифтера, самый обычный кирпичный дом.
Дверь девяностой квартиры оказалась незапертой. Я внеслась в темный холл и завопила:
– Кит!
В ответ – ни звука. Полная самых дурных предчувствий, я щелкнула выключателем и увидела большой захламленный холл. Дешевые обои свисали клоками, под потолком болталась на проводе голая, казавшаяся ужасно яркой лампочка.
От холла отходил узкий коридорчик, в конце виднелась дверь с разбитым стеклом. Я подлетела к ней и оказалась в комнате.
Убогая мебель, на колченогом столе расстелена газета. На ней в беспорядке навалены куски грубо накромсанного хлеба. В надколотой тарелочке сложено несколько ломтиков обветренного сыра. Похоже, он находится тут не один день. На углу красуется вызывающе роскошная коробка дорогущих конфет «Моцарт».
– Никита! – позвала я.
И вновь в ответ ни звука. В полном отчаянии пошла на кухню и тотчас же увидела бывшего однокурсника.
Павлов лежал на животе между подоконником и дешевым столом, покрытым голубым пластиком. Его крупное тело, одетое в роскошный костюм от «Хьюго Босса», нелепо выглядело на грязном светло-бежевом линолеуме.
– Кит, – пробормотала я, пытаясь перевернуть стокилограммового приятеля на спину. – Кит, что с тобой?!!
Через секунду ответ стал ясен. Павлов оказался на боку, и я увидела на безупречном пиджаке, с левой стороны, аккуратное, словно нарисованное темно-красное отверстие. Крови почти не было. Я потрясенно замерла над трупом. В ту же секунду Павлов разлепил веки, вздохнул. На губах запузырилась черно-розовая пена.
– Господи, – завопила
ГЛАВА 12
До приезда врачей я аккуратно перевернула Кита на спину. Подсовывать ему под голову подушку побоялась. Моя лучшая подруга Оксана, хирург по профессии, твердо вдолбила мне в голову несколько истин. А именно – никогда не клади грелку, если болит живот, и не поднимай голову пострадавшему.
Наконец прибыли медики и милиция. Никиту положили на носилки.
– Он выживет? – с робкой надеждой спросила я.
Хмурая женщина с утомленным лицом равнодушно уронила:
– Сделаем все возможное.
Санитары и один из милиционеров, крякая от тяжести ноши, подняли носилки.
– Как выносите?! – рявкнула докторица. – Не ногами, а головой вперед тяните!
– Тяжелый, зараза, – выдохнул санитар, ворочая носилки.
Оставшиеся служители закона приступили к моему допросу. Но я только блеяла нечто, на их взгляд, невразумительное.
– Не слишком похоже, что он тут постоянно живет, – вздохнул один из дознавателей, окидывая взором убогую обстановку, – все-таки редактор популярной газеты, небось хорошо зарабатывал, а такое свинство кругом.
Я была с ним абсолютно согласна. Насколько знаю, у милиционеров существуют оперативные квартиры. Сдается, что эта из таких. Кое-кого из своих информаторов Павлов не мог позвать в редакцию и не хотел приглашать домой, вот и снял убогую жилплощадь для встреч с такими людьми. Естественно, он тут не жил. Скорей всего, завершив все свои дела, поехал на встречу с «агентом». Впрочем, если учесть коробку конфет «Моцарт», то на стрелку должна была явиться женщина.
Задав мне еще кучу вопросов, милиционеры велели отправляться «по месту прописки». Я не стала спорить и быстренько покатила к Харитоновым.
Начинался чудесный апрельский денек. Ласковое солнышко весело поднималось из-за горизонта. Кое-кто из ранних прохожих, почувствовав приближение жары, снял с себя курточки и плащи. Даже гаишник на посту неожиданно улыбнулся во весь рот.
Но мне было тошно. Две смерти за одни сутки – это слишком для простого человека, не работающего в больнице или морге.
Во дворе дома Харитоновых машин не было. Ни Кешкиного джипа, ни Ольгиного «БМВ», домашние уехали на работу. Зато прямо у подъезда скучало такси.
Не успела я удивиться, кому в доме, где на каждого члена семьи, включая грудных младенцев, приходится по автомашине, мог потребоваться наемный экипаж, как из дверей выскочили Маша и Варя. Манюня была одета в форму своего колледжа – клетчатая юбка в складку, белая блузка и темно-синий пиджак с золотой эмблемой учебного заведения. Варя тоже в клетчатой юбочке, но пиджачок черненький, впрочем, издали ее наряд можно было принять за форму.