Выпуск 4. Семь пьес с необычной судьбой
Шрифт:
ДОРОДНЫХ. Деньгами.
ГАРКУША. Умная ты баба, Елена! Переключил я свою молотилку на деньги. Год молчу, два — раньше хоть за удовольствие, а теперь за чистый интерес. И снова задал я себе главный вопрос, стал энциклопедию по вечерам читать. И нашел!
МАША. Что же там, Иван Данилович?
ЛАПИН. Не томи молодых!
ГАРКУША. Горло пересохло. (Выпивает.) Нашел я этого француза, что про олимпийский коитус говорил.
ИВАНОВ. Кубертен?
ГАРКУША. Он самый. За Хубертена! (Выпивает.) Он, паразит, второй девиз для семейной жизни придумал, для переходного периода, когда к сексу интерес пропал, а жить еще хочется. Он сказал: в семейной жизни главное, говорит, не победа, главное — участие! Участие друг к другу! Так выпьем же, чтобы вы были участливы друг к другу и не били по головам как словами, так и твердыми предметами!
ЗЕНИН. Всей душой и телом присоединяюсь к тебе, Иван! Щадите друг друга!
Все пьют за участие.
ЗЕНИН. Коль стал, скажу далее. Маша, жди его, только очень жди. Толя, храни верность Родине. За границей много соблазнов (Поет.)
За границей тучи ходят хмуро, Край суровый тишиной объят!Если плен, последняя пуля — себе. Советский человек не может быть рабом!
ЛАПИН. По определению.
ДОРОДНЫХ. Зачем же убивать себя?!
ЗЕНИН. А вы знаете, что такое испорченная анкета?! Это хуже смерти, врагу не пожелаю. Вот возьмем, к примеру, гражданина Лапина. Пятый пункт — раз, сестра — два, высказывания — три! Мне его по-человечески жаль, а что поделаешь — анкета!
Лапин плачет.
ГАРКУША. Пожалел волк кобылу. Жорес, а табуретки ты умеешь делать?
ЗЕНИН. В один момент! Табуретки не сани.
ГАРКУША. Еще не все для тебя потеряно.
ЛАПИН (утирая слезы). Товарищи, не надо о политике — это же свадьба. Почему в общем хоре я не слышу слабый, но дрожащий голос посаженой матери?
ИВАНОВ. Кто сказал «мать» при новобрачных?
Все смеются.
РЕБЕЗОВА. Дрожащий! Теперь вы у нас задрожите, соколы ясные. Кончилось ваше времечко!
ГАРКУША. Никак тронулась? Что кончилось, не понял?
РЕБЕЗОВА. Диктатура ваша мужская! Довели страну до ручки, а теперь и до могилы. Женщины, к вам обращаюсь я, сестры мои! Наступила наша эра!
ДОРОДНЫХ. Правильно!
РЕБЕЗОВА. Мы — умные, красивые, живем дольше и способны к воспроизведению
ДОРОДНЫХ и ЛАПИН. Правильно!!
ИВАНОВ. Позвольте, позвольте! Тогда зачем мы их женим?!
РЕБЕЗОВА. Не позволю! Торопливы вы, мужики, во всем — и в работе, и в любви — всем вам подавай конечный результат! Маше Толя не нужен и точка! Ты ему нужна, а он тебе — нет! Родить и без него можно, только свистни! (Выпивает воды.)
ГАРКУША. Что ж ты не свистнула в свое время?
РЕБЕЗОВА. Дура была! Скромничала! Ждала! Неудобно было первой! И вот дождалась — ни семьи, ни дома, ни страны — все просвистели женщины дорогие! Но теперь так — землю крестьянам, фабрики — рабочим, всю власть — женсоветам! (Плачет.) Слезы мои — чисто материнские. Машу как родную дочь замуж выдаю, можно и пореветь. (Утирается.)
ЛАПИН. Так какой же итог, Кира Андреевна? За что мы должны пить — за женсоветы?
РЕБЕЗОВА. За трудное женское Машино счастье!
Все одобрительно выпивают.
РЕБЕЗОВА. Пока я смелая — Иван, там у тебя дома пустые еще есть?
ГАРКУША. Не шибко годные.
РЕБЕЗОВА. Жорес, дом мне сделаешь к зиме, там и жить будешь.
ЗЕНИН (испуганно). Так сразу и жить?
РЕБЕЗОВА. Будешь вякать — в газету про тебя напишу, я все твои грехи знаю, и мужские, и политические!
ЗЕНИН. Нет, только не это, только не это!
РЕБЕЗОВА. В твоих же интересах, дурак, а то табуретками залечат.
ИВАНОВ. Так, может, и обвенчаем вас, чего тянуть?
ЗЕНИН (в ужасе машет рукой). Э-э-э-э!
РЕБЕЗОВА. Пусть привыкнет к этой мысли. (Садится.)
ЛАПИН. Вот вам и результат нового женского мышления — прямо на глазах зарождается новая ячейка! Радостно мне и горько одновременно!
Все кричат «Горько! Горько!». Ребезова рывком поднимает Зенина и впивается в него долгим поцелуем. Все считают. Зенин в полуобмороке.
ГАРКУША. Спекся Жорес. Это для него почище повторного удара.
ЛАПИН. Иван, нам на двоих только Ленка осталась. Давай жребий бросим!
ДОРОДНЫХ. Спохватились! Поезд ушел.
ГАРКУША. Я тебе сказал, Борис, что у нас все будет. Там километров сорок женская колония, на танцы бегать будем, если захотим.