Выпускник
Шрифт:
— У тебя недобор в какую–то команду? — спрашиваю осторожно, присаживаясь на табурет.
— Ты руки помыл?
Точно мать ведет себя. В этом вся Лидочка.
— Помыл, — показываю ей руки.
На кухне горит только одна лампа, а в коридоре уже горит только тусклый ночной свет, но это не мешает моему зверскому аппетиту.
Не выслушав сколько и чего именно я должен буду, набрасываюсь на еду.
— Значит, ты у нас тоже добытчица? Умеешь вертеться, когда надо?
— Это оскорбление? — Лидия морщит тонкий носик, и смотрит
— Сарказм!
Кивает.
— Что у тебя за головная боль, Веселова, скажи мне. Я конечно, в твоих активностях участия принять не могу, но найду человечка, который заменит меня.
— Ты моя головная боль, — наконец признается она.
— Влюбилась что ли? Тут я тебе не помощник.
— Тебе лишь бы всё в шутку превратить. Макар, какой же ты несерьезный бываешь, когда с девушками общаешься.
— Давай к делу, если оно у тебя имеется.
— Имеется…
— Так, с этого момент подробнее, — отодвигаю в сторону недоеденный кусок ржаного хлеба, на котором лежит аппетитная шпротина.
Лидочка убирает волосы за ушко, натягивает ворот трикотажного темного платья по самое горло, нервно сглатывает прежде, чем начать говорить по существу.
— Как тебя взяли на работу в газету?
— Просто устроился.
— Это другие могут думать, что им угодно, а я уже знаю, где ты работаешь!
— Где?
— Внештатным корреспондентом в «Правде».
— Не вижу здесь никакой крамолы, чтобы устраивать из–за этого судилище, — смотрю на нее строго.
— У тебя нет ни одной печатной работы, нет коммунистического настроя, ты не годишься для этой газеты! Скажи правду, есть родственники в ЦК, они за тебя поручились.
Если бы я ел, то подавился бы. Но мне повезло.
— Ну знаешь ли, Лидия Веселова, не знал, что ты — комсорг — можешь думать такое. Нет у меня в ЦК родственников, в милиции только, и то это очень далеко не в столице. Так что я простоя парень из маленького городка, без связей на самом верху. Взяли меня за отвагу и храбрость. И пару печатных работ по биологии, и стихи в литературном сборнике. Вот так! Если ты закончила меня оскорблять, то пойду я, — встаю.
— Сядь обратно!
— Вежливо попроси, — испепеляю ее взглядом.
— Пожалуйста, Макар, садись. Я не за этим тебя позвала, за другим…
Становится интересно. Неужели гроза всех студентов Лидия желает о чем–то меня просить, но не решается. Вместо этого характер мне свой несносный показывает.
— Зачем же? — в ожидании ответа постукиваю пальцами об стол.
— Устрой меня в газету, замолви за меня словечко.
— А самой слабо?
— Я ходила, по всем известным журналам и газетам, меня не взяли, сказали, чтобы через пару лет приходила, когда научусь профессии. А как я научусь, если они меня не берут?
— Советское образование самое лучшее в мире, — разве не ты недавно так говорила? Вот выучишься, и тебя даже в ТАСС возьмут.
— В ТАСС? — округляет удивленно глаза.
Глава 19
—
Ничему меня сегодня история с Зинкой не научила, я так и продолжаю верить женщинам. Делюсь с ними сокровенным. А Лидия между прочим, не простая девушка, а комсорг, опасная личность. Ее же в любой момент может повести в неверном направлении. Она слишком идеализирует то, во что ее научили верить. А еще Веселова наша оказалась чересчур амбициозной. И амбиции эти какие–то неправильные.
А жить надо так, чтобы самому было хорошо, другим — чудесно, и при этом чтобы не было стыдно перед другими за свои идеалы. Если они окажутся, не как у всех.
В целом, жизнь — сложная штука. Чтобы себе и другим угодить одномоментно, это надо еще изловчиться.
Хотя… гляжу на Лидию. Не такой уж она пропащий человек, раз думает о работе и славе.
— Лидия, я обязательно уточню, нужен ли им сотрудник. Замолвлю за тебя словечко.
— Ты не подумай, я не из– за денег. А потому что мне есть, что сказать, — смотрит на меня многозначительно.
Ах ты бестия. Это что же ты полагаешь, что я ради денег, мне нечего сказать людям рабочим, а ты — комсорг, тебе есть что сказать, в отличие от меня.
Вспоминаю, что Лидия — женщина, и прибыла из того же чистилища, что и Зинка.
Улыбаюсь. Складываю продукты, тетрадку с конспектами, заворачиваю всё это добро в полотенце, ухожу к себе, а Лидия — к себе.
— Угощайтесь, — расстилаю перед засыпающими парнями скатерть– самобранку.
— Ну даешь, — мигом просыпаются, набрасываются на еду.
— Завтра можно поспать подольше, теперь завтрак не готовить, — радостно потягивается Серега.
— Это точно, — беру учебник, тетрадь, лампу ставлю рядом со своей кроватью.
Парни засыпают, а я зубрю литературу, пока не вырубаюсь перед рассветом.
Просыпаюсь, будто не спал вовсе. Два часа сна — это не сон, это издевательство над природой советского человека.
Лежу, гляжу в потолок, пытаюсь вспомнить и проговорить про себя последние вопросы по литературе, а мысли словно тараканы по черепной коробке разбегаются.
Одно умиротворяет — что по лицам парней заметно, в их головах тоже полный сумбур.
Каждый раз студенты клянутся, что в следующий раз начнут подготовку к зачету заранее, и каждый раз это заканчивается зубрежкой накануне или в ночь перед «стартом».
Одеваюсь без энтузиазма, натягиваю на себя что попало.
— Завтракать кто будет? — спрашивает Миша.
— Да бросьте, мы ночью поели, — подмечает Серега.
— Кому завтрак нужен в шесть утра, когда желудок ещё спит? — гундосит Колян.