Выпускник
Шрифт:
— Тому, у кого мозг требует подзарядки, — бурчу я.– Чёрный чай, три ложки сахара — глюкоза, говорят, мозгу полезна.
Хотя, если честно, сомневаюсь, что даже чефир спасёт меня на зачёте по античной литературе.
Всё–таки пьем чай с сахаром, жмуримся от приторной сладости, но упрямо допиваем. Вдруг поможет сдать зачет? Нам сейчас любая помощь нужна — хоть извне, хоть изнутри.
Спустя пять минут, собираемся с ребятами, топаем на первую пару. Ноги сами несут по длинным коридорам, навык за четыре месяца
Первая лекция — история журналистики.
Неинтересно? Очень даже интересно, но как– то невовремя.
Ещё как невовремя! Новая информация наслаивается на старую, вызубренную ночью, мешает.
К тому же переварить лекции мешают другие мысли, которым наводнен мозг — про девушек, их лисью хитрость и непостоянство, про мужское соперничество.
ВотЛида Веселова, к примеру. Вечный комсорг, и даже ей нужна моя помощь, придумала, чтобы я помог устроиться в газету. Будто бы у неё язык подвешен лучше, чем у меня, и есть что сказать народу.
Ха! Я тоже комсомолец, а не салага какой– то.
Все мы тут на светлое будущее работаем, которое ещё лет через пятьдесят наступит. Ну, может, не для всех. Но для кого–то точно наступит.
К черту всех, — мысленно выгоняю незваных товарищей из головы.
Сейчас надо сосредоточиться на лекции. Ну, или сделать вид, что я здесь, и в теме. Чтобы преподаватель мог видеть и читать мой внимательный взгляд издалека.
Профессор монотонно вещает о великих журналистах прошлого, а я ручку кручу, пытаюсь выбросить из головы все эти лишние мысли о «лидках» и «машках».
Буду как все, слишком умным тут быть рискованно.
Впрочем, получается так, что о будущем я знаю очень много, а о настоящем не так, чтобы ведущим журналистом куда– нибудь взяли. А это значит, что надо выбросить всякую чушь из головы, и учить то, что здесь дают, чтобы строить то самое «светлое» будущее, в котором меня переедет какой– то мерзавец на внедорожнике, тот самый, чей предок всё– таки дойдет до своего «светлого» завтра, и поможет внуку или сыну разбогатеть и купить тот самый дорогущий автомобиль.
Бухчу как старик.
Конечно, я озадачен из–за предстоящего зачета, но не настолько, чтобы обвинять в этой мелочи весь белый свет, и коммунистов, в том числе.
Все равно надо сдать античку. Преподаватель — серьезная особа, к ней не подъедешь на улыбках и грамотных речах.
Вот и открываю окно на перемене, вместе с ребятами ору:
— Халява, приди!
Но вместо халявы появляется она — преподавательница.
Вся в чёрном. Водолазка до самого подбородка, юбка чуть ниже колена, сапоги — угольно– чёрные.
Внешний вид как– то не вяжется с лекцией по античности, но всё равно жутковато. Волосы собраны в строгий пучок, лицо — серьёзнее некуда. В принципе, почему не вяжется? Очень даже. Все эти древние писатели– философы тоже кажутся не от
— Халява вам не поможет, — усмехается она, и зовёт нас в аудиторию. Вид у неё такой, будто она знает нечто большее, чем мы. И это явно не античная литература.
Я, конечно, внутренне напрягаюсь. Вопросы– то по античке ночью штудировал. Слава героям прошлого, вытягиваю билет с темой, которую знаю на зубок. Рассказал всё так, будто сам с Гомером за одним столом сидел. Но педагог не верит. На лице написано: «Этот–то хитрец откуда всё знает?»
— Лекции покажите, — командует.
— Забыл в общежитии, — улыбаюсь как можно безобиднее. — Принесу на следующем занятии.
Молча соглашается, но взгляд такой, будто коварные планы строит. Ладно, выкручусь. Придётся ночью корпеть над переписыванием лекций. Это неприятно, но лучше, чем пересдача.
Зачётка у меня в кармане, заветный вензель поставлен — что ещё надо для счастья?
Выхожу из аудитории, вдыхаю полной грудью.
Свобода! А вот и солнце, привет!
Но недолго музыка играла, недолго свобода длилась.
На работу пора. Срочно надо найти Нику — барышню, которая думает, что все внештатники — её рабы, карманные девочки и мальчики на побегушках. И не переубедить ведь ее никак.
Снова придётся бегать по городу, добывая для неё материалы. А она, небось, сидит на работе, в тепле, с кружкой чая, и ждёт, пока мы, гончие псы, принесём ей очередную сенсацию.
Не выношу её, и одновременно без неё никак. Так уж выходит.
Добираюсь до редакции вовремя. Успеваю перекинуться парой слов с коллегами. Выпить чайку с печеньем с бухгалтером Ниночкой. Обсудить мою маленькую зарплату и невозможность прибавления к ней и копейки.
Прохожу по коридорам, здесь пахнет бумагой и свежей типографской краской. Запах необыкновенный.
Дверь в кабинет Ники закрыта, и я стучу. В ответ тишина.
Захожу без стука — Ника за своим столом, наклонилась над машинкой, стучит что– то важное. Молчит, на меня не смотрит. Ладно, и не надо.
— Ну, что у нас по плану? — начинаю с вызовом. — Какое задание на сегодня?
Ника поднимает голову. В глазах что– то нехорошее, будто бы специально меня игнорировала.
— Макар, ты ведь знаешь, что мне нужны серьёзные материалы. А ты приносишь… — пауза, — черт знает, что.
Я, естественно, делаю обиженное лицо. Ну, это же классика. Отрицание, обида — рабочая схема.
— Ника, я делаю всё, что могу. В следующий раз сам выйду на улицу с лупой и найду тебе сенсацию, хорошо?
Она только пожимает плечами.
— Докладывай по нашему делу, — говорит холодно. — Или отправлю тебя на какой– нибудь митинг. Понял? Будешь ходить на эти собрания и писать короткие отчеты. Никакой лирики.
— Так я вроде поэзией не занимаюсь, иначе я бы на филфак поступил.