Выпускник
Шрифт:
Хороша шельма!
Скольжу по миловидному личику, касаюсь взглядом алых полуоткрытых губ.
— Ну?
— Гриша приболел, завтра будет валюта. И джинсы завтра.
Гриша?!
— Игнатов Григорий? — спрашиваю вслух.
Глава 18
— Вы его знаете?
— Я уже менял у него, — быстро вру.
— Приходите завтра в четыре, он будет здесь. И джинсы ваши.
— Спасибо, милая девушка, — улыбаюсь ей. Она сладко улыбается в ответ, а я думаю о сексе
Какого ляда? Она такая сексапильная, что мозги отключаются.
Ну точно советская Мата Хари.
Девушка исчезает в дверях гостиницы, а я топаю пешком к автобусной остановке. Правда, за раздумьями не замечаю, как прохожу мимо, и прямиком с Тверской дуляю к МГУ, не раздумывая, сколько часов смогу пройти.
Итак, что мы имеем?
Гриша каким–то образом вошел в банду Звонарева?
Или он сразу там был?
Запчастей у этой головоломки так много, и раньше мне казалось, что они — разные. Но теперь я осознаю, что всё больше совпадений в этой истории, и все ниточки ведут к Марине Ольховской.
Или мне так кажется, и она — тот самый элемент, присутствующий везде. Она как вода — текучая и как стрелка показывает мне какие элементы складывать в единую картину.
Что же получается?
Из общения с Аней и Олей я вывел один знаменатель — они обе недолюбливают Нику, но вынуждены общаться с ней. Потому что однокурсницы, потому что так принято в советском обществе — все равны, ровнее никого нет.
Девушки закрывают глаза на социальное неравенство, которое не принято выпячивать при социализме, делают вид, что они с Никой равны.
Но Нике не удается сохранить хорошую мину при плохой игре. Она всем своим видом выпячивает принадлежность к другому слою. К тому, куда нет входа у таких как мы — у пролетариата.
Если Аня, пропитанная насквозь коммунизмом и стремящаяся к тому самому дню, когда всё будет принадлежать всем, и Оля, которой безразлично на регалии и выбравшая работу попроще, лишь бы не поддаваться тлетворному влиянию нехороших веяний больших возможностей и денег, выстояли, то Марина Ольховская приняла приглашение сокурсницы, и устроилась на работу в «Правду».
Похоже, она сто раз пожалела об этом позже, но дело было сделано, а Ника кукловодила такими как Маринка, заставляя делать то, что ей нужно.
Чужими руками разгребала жар, а потом присваивала лучшие статьи себе.
Нормально так устроилась барышня.
Но в этот раз что–то пошло не по обычному сценарию. Ольховскую отправили на специальное задание — она должна была прикупить пару сумок, пару югославских сапог с ценным мехом кролика, и представила ее Звонареву знакомая Ники, жена какого–то партийного начальника.
Снова эта Ника. Хочу стереть ее из своей памяти, она прям мешает мне, почему–то встревая в каждую логическую цепочку, выстроенную мною.
Что мы имеем?
Маринка вышла на Звонарева, чтобы написать разгромную статью о фарцовщиках —
Эта история напоминает мне другую, где главным фигурантом дела выступает Маруся Климова, та самая чекистка, влюбившаяся в блатного уркагана в двадцатых годах двадцатого века.
История любит повторения. А девчонки любят плохих парней, ничего тут не попишешь.
Возвращаюсь к Игнатову Грише, однокурснику Марины.
Как так вышло, что влюбленный в нее по уши парень — журналист, внезапно оказывается уголовником — валютчиком?
Может, он ведет журналистское расследование? Хочет сделать карьеру? Он же работает в типографии, карьера журналиста как–то не заладилась у него.
Вспоминаю невзрачную внешность парня, бегающие глазки. Не похож он на амбициозного. И всё тут. Рост по карьерной лестнице — это не про него.
Тогда остается одно предположение — парень пошел во все тяжкие, занялся валютой, чтобы подняться материально. Зачем?
Тут же отвечаю на свой вопрос — чтобы стать достойной кандидатурой в мужья для Марины.
А из этого следует, что Игнат меня надул — чувства его не угасли, а только набрали обороты.
Остается выяснить входит ли он в банду Звонаря или я вышел на него случайно?
Мысленный поток иссякает, и я возвращаюсь в реальность.
Твою ж мать!
На улице темным–темно. Смотрю на наручные часы «Стрела», подаренные мне дядей на восемнадцатилетие. Кое–как разглядываю стрелки в темноте. Время десять ноль–ноль вечера. Через час общага закроется, и я останусь ночевать на улице.
Выхожу на дорогу, поднимаю руку, возле меня останавливает автомобиль копейка.
Открываю дверь и едва открываю рот, чтобы спросить, не подкинут ли меня до МГУ, как вижу за рулем Костю.
— Спасибо, нет, — захлопываю дверцу со стороны улицы. Делаю два шага в сторону.
— Садись, подвезу. Не показывай характер, иначе на улице заночуешь! — рявкает он, открыв водительскую дверцу.
— Я лучше на скамейке заночую, чем с тобой сяду в одну машину! — огрызаюсь я.
— Чего такой дерзкий? Думаешь, тебя там сегодня только кэгэбэшники «сфотографировали»? Да тобой уже валютчики интересуются. Зинка донесла на тебя. Не понравился ты ей!
— Курва крашенная, — руки непроизвольно складываются в кулаки.
Ну почему так несправедливо жизнь устроена? Как только встретишь красивую бабу, губу раскатаешь, подумаешь, что ангела увидел, так тут же узнаешь, что баба эта дьявол в юбке, поднявшийся из Преисподней, чтобы нагадить именно тебе?
Тяжело выдыхаю. Если Зинке я не понравился, то встречи с Гришей мне завтра не видать, как собственных ушей. Спугнул я дичь.
— Ты еще зеленый, чтобы расследования вести. Не понял этого? Садись, я тебе расклад раскатаю по полной. Мне не жалко.