Выше полярного круга (сборник)
Шрифт:
Ты выдержал вступительные экзамены. До начала занятий оставалось еще три недели. Их надо было как-то прожить. Тогда ты прослышал, что многие студенты старших курсов промышляют в порту. Работа там трудная, до седьмого пота, до кровавых подтеков на плечах. Но эта работа помогала жить, учиться, выходить в люди. И ты познакомился с работой портового грузчика, чтобы стать горняком.
И вот первая практика, первая встреча с подземельем. Преподаватель горного дела, старый усатый штайгер Минухин повез студентов на Кашпирские сланцевые шахты. В тот же день ты узнал от своего учителя, что место это историческое, легендарное. Здесь, на высоком берегу
Правда, шахта несколько отличалась от тех подземных улиц, о которых рассказывал Школин, но к тому времени ты уже понял, что в жизни все значительно сложнее, чем в сказках и книгах о сокровищах и подземных царствах. Поставили работать крепильщиком ремонтной бригады. Здесь уже нужны были знания, практическое умение запилить зуб, сделать замок крепежной рамы. Это дается не сразу, не с первого часа…
Утром следующего дня в конторке были выписаны мелом на доске заработки рабочих. Все студенты рембригады заработали по 3 рубля 15 копеек. Против твоей фамилии стояла цифра 3—20…
Война застала на преддипломной практике в далекой Средней Азии, на шахтах Кызыл-Кия. Там ты работал помощником врубмашиниста, изучал в действии только что появившиеся качающиеся конвейеры, строил планы относительно своего ближайшего будущего. Но всех практикантов срочно отозвали в техникум, приказали защищать дипломы и распределили в разные места добывать топливо, которое было так необходимо стране, уже потерявшей Донбасс и другие топливные районы европейской части Союза.
Молодого горного техника Мартынова послали на строительство Озинских сланцевых шахт близ Саратова. Там ты, Павел Ефимович, проработал тяжелые годы войны, дошел до горного мастера, до начальника участка, а потом тебя послали на пять долгих лет в Днепропетровский горный институт. Это были трудные, но прекрасные годы. Каждый день приносил новые знания об отечественной и зарубежной технике, которая начала развиваться так же бурно, как и другие отрасли промышленности. Появились первые комбайны, разрабатывались совершенно новые схемы вскрытия шахтных полей, отработки пластов, менялись понятия и представления о трудной и опасной горняцкой профессии.
После окончания института предложили ехать в Заполярье. Согласился, хотя хорошо понимал, что едешь не к теще на блины. Действительность оказалась еще сложнее, чем представлялась.
Назначили главным инженером шахты № 12. Первое знакомство с предприятиями произвело удручающее впечатление. Состояние горных выработок не выдерживало никакой критики, оно могло испугать не только горного инженера, хорошо знающего правила безопасности, но и любого, сколько-нибудь мыслящего человека.
Оставалось засучить рукава и работать. Приходил домой и падал, засыпая, иногда даже не раздеваясь. Жилье, куда поселился с женой и трехлетним сыном, можно было назвать квартирой с большими оговорками — жили на общей кухне. В шесть утра уже надо было быть на ногах всей семье, поскольку многочисленные жильцы начинали утреннюю трапезу. И так целых полгода. Потом простудился в шахте, заболел воспалением легких, врачи временно запретили спускаться под землю. Пошел работать горнотехническим инспектором. Затем предложили должность помощника главного инженера комбината, а вскоре назначили начальником производственного отдела.
Так бы и работал на этой высокой должности, может быть, по сегодняшний день, но вдруг позвали к первому секретарю горкома и послали спасать «Промышленную»…
…
— Паша Мартынов? — неуверенно спросила женщина и перевела взгляд на Золотую Звезду.
— Он самый.
— В другом городе встретила бы — не узнала. Лет тридцать не виделись! — Лицо ее вспыхнуло далеким, отраженным светом.
— Около этого…
— В гости к отцу?
— Да. Надо проведать. А ты как живешь?
— Ты хотел спросить: «Как доживаешь?»
— Зачем же? Ты еще в цвету.
— Я ведь и не жила, Паша. Четыре месяца была замужем. Володя ушел в сорок втором… И все… — Она глубоко вздохнула и погладила по голове девочку. — Володя так и не видел свою дочь. А теперь вот внучка.
Мартынову стало жарко. Он торопливо снял пиджак и свернул его. Кверху подкладкой…
Потом долго не мог уснуть в маленькой и душной комнатке. Донимала жара. Даже поздно вечером она, казалось, не стала меньше, а только притаилась. Вдруг подумал о людях своей шахты. Странно, что не может без этого даже в отпуске. Они путешествуют вместе с ним, беседуют, купаются в море, обедают… И вот снова навязывают разговор, не давая уснуть.
Потом мысли возвратились к школьнице, которую он встретил в родном городе через тридцать лет. «Я ведь и не жила, Паша. Четыре месяца была замужем»…
Утром он улетел в Москву. Побродил несколько часов по столице, накупил связку книг и отправился в Домодедово.
Самолет оторвался от московской земли и лег курсом на Север. Четыре летных часа. Всего четыре часа — и будет под крылом совсем другая земля, нисколько не похожая на эту: теплую, зеленую, до конца обжитую.
Всякий раз, возвращаясь из Москвы на Север, Мартынов чувствовал себя солдатом, выступающим на трудное дело. Он, как и тысячи других закаленных северян, не считал себя какой-то жертвой, случайно заброшенной в холодные края по воле рока и прижившейся там только потому, что больше податься некуда. Податься есть куда. Россия большая. Но он уже не представлял себе жизни в другом городе, на другой земле, пусть уютной и теплой, но все же не такой родной, какой стала для него вечная мерзлота Заполярья.
Долгой зимой, когда до чертиков надоедали бесконечные морозы и пурга, когда томила душу полярная ночь, иногда появлялось неудержимое желание уехать куда-нибудь в спокойный городок средней России, устроиться на тихую должность, честно работать и по выходным дням загорать на зеленой лужайке.
Но когда он приезжал на юг и проживал на юге месяц, то — удивительное дело! — какая-то невидимая и невероятно могучая сила начинала тянуть в родные места, в холодные и неуютные дали. Он много раз пытался распознать эту силу и не мог, как не могут это сделать многие другие люди, зараженные «северной болезнью».
Одной из причин привязанности к студеным краям он считал людей. Что там ни говори, а здесь они особенные. Откровенные, не умеющие и не желающие хитрить, обманывать, приспосабливаться к кому-то или перед кем-то выслуживаться. Гордые люди на Севере! Такими их сделала природа. Такими их сделали нелегкие условия жизни. И это очень хорошо! Человек должен быть гордым, знающим себе цену, умеющим уважать себя и других. С этими людьми не так-то легко ладить тому, кто не привык к великому человеческому откровению и большой правде…