Вышли в жизнь романтики
Шрифт:
Через несколько дней Игорь совсем успокоился. Юля опять была с ним ровна. Наверно, оценила самоотверженное его поведение.
В конце недели поселок мылся. После бани в палатках чаевничали. Парни нередко ставили на стол припасенную бутылку коньяка — «Капитана» или «Три звездочки».
На одну из таких субботних вечеринок в палатке землекопов Тюфяков привел Руфу.
В поезде Игорь думал, что Тюфяков и Руфа — муж и жена. Они были неразлучны. Руфа не выходила из того отделения вагона, где ехал Тюфяков. То ласкалась, как кошечка, то дулась, то опять становилась доброй и снисходительной.
Тут
Говорили, что Тюфяков знал Руфу еще по Ленинграду: он работал плотником хозчасти на том самом небольшом заводе на Охте, где Руфа служила в лаборатории. Она ходила с ним в кино, по воскресеньям ездили на острова или в Петродворец. Сестра у Руфы — врач, человек культурный, да и сама Руфа много читала, некоторые оперы знала чуть ли не наизусть.
В тот вечер Игорь особенно внимательно разглядывал ее. Она брюнетка, но глаза зеленоватые, и это придает ее лицу оригинальность. Нитка красных кораллов выделяется на смуглой тонкой шее. На Руфе узенькая юбочка с бесконечным рядом пуговиц. Пальцы с темно-вишневыми ногтями перебирают струны гитары, с губ слетают знакомые слова эстрадной песенки:
Кто в этот город не влюблен, Когда хоть сутки пробыл он В Ленинграде…Вся палатка с воодушевлением подхватывала:
В Ле-нин-граа-де… В Ле-нин-граа-де…Руфин голосок напоминал об огнях Невского, о каменных парапетах набережных, на которых так удобно и покойно сидеть тихим летним вечером, о чернеющей вдали дуге моста, по которой медленно-медленно, словно нехотя, переползает вагон трамвая.
Когда увидел наяву Фонтанку, Зимний и Неву И сада Летнего листву В Ленинграде…Тюфяков разливал вино. Игорь предложил тост за Руфу. Потом за Ленинград. Потом за будущий город, который они, ленинградцы, построят в горной тундре, подобно тому, добавил он, глядя на Руфу, как наши предки воздвигали прекраснейший город мира во тьме лесов, средь топи блат.
Зеленоватые глаза наградили его ласковым взглядом.
Игоря попросили почитать стихи. Он капризно перескакивал с одного отрывка на другой: «Может, хватит?» А Руфа просила еще и еще. Он подумал, что даже Юля, неизменный слушатель его поэтических опытов, не умела так жадно внимать каждой строчке. Руфе все нравилось, все без исключения!..
Окрыленный успехом, Игорь задумал сочинить «Песню о строителях Крайнего Севера». Три ночи ушло у него на это, благо свет жечь не надо было: ночи все еще стояли светлые. Музыку он взял с патефонной пластинки — мелодия «Стамбула»:
Мы живем не в жарких субтропиках, А почти на Северном полюсе. Нам соседи — горы Норвежские И суровый океан… ВсюдуРазумеется, первым делом он побежал похвастаться песней в палатку подсобниц.
Влетел в палатку и увидел, что никого, кроме Руфы, там нет. Девушек, оказывается, срочно послали в песчаный карьер, за десять километров от поселка: там вышел из строя экскаватор, и надо было грузить песок вручную, иначе остановится растворный узел.
— А я на бюллетене, — объяснила Руфа.
Горло у нее завязано, пестрый халатик накинут на плечи. Она гладит, разостлав на столе одеяло.
— Утюг остыл. — Милая, беспомощная улыбка скользнула по Игорю. — Посмотри в печке… жар есть еще?
Внутренний голос подсказывал: «Уходи отсюда, уходи, это не твоя девушка…» Но он не уходил, подчиняясь взятому Руфой интимному, домашнему тону. Послушно разогревал железный утюжок, терпеливо ждал, пока Руфа не перегладила все свои кофточки, косынки, платочки. Полы ее халатика разлетались во все стороны. Наконец она уложила все выглаженное в чемодан, села на койку и посадила его рядом с собой.
— Ну, теперь читай.
Пока сдавленным от волнения голосом чеканил он куплеты, глаза ее были закрыты. Когда кончил, веки Руфы вздрогнули.
— Ты талант, Игорек!
Сняла со стены гитару:
— Сейчас подберу!
Благодарное и сладостное чувство захлестнуло Игоря. Мягкий перезвон струн сливался с задумчивым воркованием голоса:
А когда нам скучно становится, Мы всегда поем…Она перестала петь и вдруг положила голову ему на колени. Это было так неожиданно, что Игорь испугался: может, ей плохо стало, ведь все-таки на бюллетене! Но, наклонившись, он увидел вызывающие зеленоватые глаза.
Гитара с жалобным звоном упала на пол.
Через два дня было воскресенье.
Солнце как будто торопилось вознаградить заполярных строителей за июньский снег, за холодные и дождливые дни. Сразу стало тепло, почти жарко.
В небе лениво застыли кольца, ленты, шапки облаков. Их легкие сиреневые тени пятнами лежали на склонах сопок. Обласканная наконец земля щедро дохнула густым травяным запахом. Послышались птицы.
Накануне, в субботу, на площадке за клубом натянули сетку. Игорь играл в волейбол, Юля тоже. Вместе пошли мыть руки, и она как бы невзначай сказала:
— Завтра едем на озеро… Ася договорилась об автобусе.
— Крепко! Вот это инициатива!
— Ты поедешь с нами?
— Ох, не могу!
— А что случилось?
— Целую кучу писем надо написать. Решил уж воскресеньем пожертвовать.
Утром он долго не вставал, прислушивался к тому, как на улице шумят ребята, которые тоже собрались на озеро.
Потом Игорь слышал, как Тюфяков возле палатки разговаривал с Руфой. Уговаривал ее поехать с ним в поселок Металлический, в магазин — хочет купить костюм. «Но я же еще не совсем здорова», — отказывалась Руфа. «Погода хорошая…» — «Не могу, Толечка, горло болит, поезжай без меня, только бери двубортный, однобортный тебе не пойдет».