Высокие блондинки
Шрифт:
Так прошло двенадцать нескончаемых дней — без радостей, но и без опасностей, — не таких увлекательных, как хотелось бы Глории, зато в надежном, уютном сельском мирке, пусть и замкнутом. Однажды Глория попыталась даже охмурить Збигнева, но он оказался не слишком-то податливым, этот Збигнев, — слова путного не вытянешь. Несколько книжек, обнаруженных на полках в гостиной, Глория давно уже прочла. Бельяр продолжал дуться, Лагранж пил теперь с утра до вечера, с каждым разом хмелея все быстрее. Нужно было срочно чем-то заняться.
И в первый же солнечный день, пока Лагранж еще
— Ну конечно, давай съездим, — сказал Лагранж, — почему бы и нет. Хоть немножко развеемся!
Итак, они поехали в Руан. В Понт-Одемаре Лагранж остановился, чтобы заправить свой «опель»; тем временем Глория пошла к ближайшему супермаркету фирмы «Шопи».
— Ты куда это? — удивился Лагранж.
— Хочу купить коньяк, — ответила Глория.
— Прекрасная мысль! — одобрительно сказал Лагранж.
Лучший коньяк «Шопи» в твердой картонной упаковке стоил сто двенадцать франков двадцать сантимов; Глория зашла в отдел канцтоваров, где купила рулончик скотча и рулончик цветной бумаги. Затем она вернулась к «опелю», и они тотчас поехали дальше; по дороге она кое-как завернула картонный футляр с бутылкой в цветную бумагу; это отняло у нее немало времени, но в конце концов ей удалось соорудить сносный подарочный пакет, да-да, вполне сносный. Лагранж включил радиолу, откуда, конечно, тут же полились песенки Дж. Дж. Кейла, и не только его, а еще и Боза Скеггса. Лагранж выстукивал кончиками пальцев ритм на баранке; слава богу, у него хватило такта не попросить у Глории коньяк.
Руан. Затем предместье Руана. Кварталы дешевых многоэтажек, больница, кладбище, дом престарелых. Они остановились у дома престарелых.
— Подожди меня здесь, — сказала Глория, выходя из машины. — Я ненадолго.
У Лагранжа снова хватило такта не навязываться ей в провожатые.
В приемной Глория попросила о встрече с месье Эбгреллом. Родственные связи? — Единственная дочь. «Подождите минутку», — сказали ей. Вскоре явился санитар — высокий красивый парень в белоснежном халате, очень любезный и, по всей видимости, хорошо знавший ее отца; во всяком случае, он говорил о нем с большой симпатией. Санитар повел Глорию в отделение трудотерапии. Папаша Эбгрелл оживленно беседовал с дамой столь же преклонного возраста; завидев их, он встал с кресла. Невысокий, худощавый, с серебристой щеточкой усов и немного растерянным взглядом, но все такой же элегантный в своем костюме блеклых тонов — словом, вылитый бывший консьерж Персоннета (о чем знаем только мы с вами, читатель). Он поцеловал руку Глории, едва она приблизилась к нему.
— Вот ваша дочь, месье Эбгрелл, — весело объявил санитар, — вы ведь рады ее видеть, правда?
Старик долго и чересчур пристально разглядывал Глорию.
— Прекрасно, — сказал он наконец, — вы пришли для сопровождения. Да, именно так: вы пришли для наблюдения. Садитесь. — И, обратившись к своей дряхлой собеседнице, он сообщил ей вполголоса: — Она пришла для вознаграждения.
Несмотря на вполне тихие занятия окружающих престарелых дам: вязание крючком и на спицах,
— Мы не могли бы пойти в более тихое место? — тоскливо спросила Глория.
— В принципе это не положено, — ответил санитар, — но я постараюсь что-нибудь устроить. Сейчас поищу вам спокойный уголок.
Уголок нашелся в маленькой гостиной, где царили тишь и полумрак, однако любезный санитар раздвинул портьеры, и их взорам предстала лужайка с клумбой посередине. Мебель была натерта воском, кресла облачены в белые чехлы, обои пестрели цветочками.
Санитар исчез, через минуту вернулся с чайным подносом и снова исчез. Они остались одни.
— Ну, как ты тут? — спросила Глория.
— Лично я — хорошо, — ответил ее отец, — но, видите ли, что касается соек…
— Каких соек? — удивилась она.
— С сойками дело обстоит неважно, — продолжал старик, — можно даже сказать, что их дела совсем плохи. И все же… — он поразмыслил с минутку и добавил: — Нет, в общем, все не так уж и скверно.
— Тебя здесь хорошо кормят? — осведомилась его дочь. Старик хитро подмигнул:
— О, я ем лучше, чем они. В десять раз лучше и в десять раз больше, — уточнил он, хихикнув.
— Нет, я хотела узнать, хорошая ли здесь еда. Вкусная ли она? — спросила Глория.
— В основном горячая, — ответил отец.
— Ну и ладно, — сказала Глория. — Пусть лучше горячая, чем холодная.
— Это верно, — согласился старик.
— Ты заметил, какая сегодня чудесная погода? — спросила Глория, пытаясь продолжить разговор, но отец как будто не слышал ее.
— Смотри, что я тебе принесла, — сказала она.
— Как любезно с вашей стороны! — воскликнул старик. — А что там в пакете?
— Коньяк для тебя, как всегда, — ответила Глория.
— Коньяк? — удивился ее отец. — Но я никогда в жизни его не пил!
— Ну да, рассказывай! — усмехнулась Глория, однако старик не отреагировал и на это замечание. — Ладно, мне пора, — сказала Глория.
— И правда, — задумчиво откликнулся ее отец, — вероятно, вам придется уйти.
— Я скоро опять тебя навещу, — добавила она.
— О, разумеется, — учтиво ответил он. — Только не слишком затягивайте с этим.
После того как Эбгрелла-старшего увели в отделение трудотерапии, симпатяга санитар проводил Глорию в выходу. Очень он ей приглянулся, этот санитар. В дверях она попросила его проследить, чтобы у больного не конфисковали бутылку, как это, вероятно, случилось в прошлый раз. Санитар широко улыбнулся.
— Знаете, вообще-то все алкогольные напитки у нас запрещены, но договориться всегда можно. Я прослежу за этим. Только вот что меня беспокоит: вдруг со старым господином возникнут какие-нибудь проблемы, так не могли бы вы оставить контактный телефон или адрес?