Высокое Искусство
Шрифт:
— Ты обещала меч, ты подарила меч. Сначала слово дворянина, смерть уже потом.
Еще шаг назад, первое положение для завязки боя. Только сейчас, держа в ладони удобную рукоять, согретую теплом ее руки, Елена поняла, что у Флессы в ножнах такая же сабля. Судя по всему — парное оружие, дуэльный гарнитур. Да, логично и весьма красиво — подарить меч для одного боя. Лучшие эстеты Двора оценили бы изящество решения.
— Здесь? — спросила Елена, все еще не в силах поверить, что все заканчивается именно так. — Мне кажется, лучше все же дождаться рассвета. При первых лучах солнца сталь блестит особенно красиво. И солнце не слепит. Такие мечи… — она
Ладонь Флессы легла на оружие. Почему то левая рука, словно герцогиня лишь придерживала саблю, чтобы не мешала. Дворянка развернулась к Елене, взгляд ничего не выражал, на лице застыла холодная безучастная маска.
— Значит, здесь, — тихо сказала Елена, скорее сама себе. Вытянула клинок на всю длину руки, словно целясь в точку меж ключиц врага.
— Спасибо, что не стала мстить, как дворянин простолюдину, — искренне поблагодарила Елена. — И у меня просьба. Не трогай женщину и…
«Нет Малышки. Может про нее и не знают?»
— Не трогай ее. Это между нами.
Два шанса против трех. И это будет схватка насмерть, привычная для Флессы, но лишь вторая в жизни лекарки.
Герцогиня шагнула вперед, так, что острие сабли коснулось черной ткани, прямо под лентой, охватывающей низ воротника. Не вынимая меча, легким, обманчиво неторопливым движением руки отвела в сторону клинок Елены, шагнула снова, еще ближе. В следующее мгновение лекарке показалось, что у нее в голове разорвалась бомба. Женщина пошатнулась, едва удержала равновесие и чуть не выронила саблю.
«В бою ты должна быть готова ко всему» — сухо и презрительно отозвался в памяти голос Чертежника. — «Противник может показать нож и ударить кулаком. Может показать кулак и ударить исподтишка ножом. А может вообще ничего не сделать, потому что его дружок стоит у тебя за спиной и уже занес свинчатку, чтобы проломить затылок».
— Ненавижу тебя! — выдохнула с неподдельным чувством Флесса, отвешивая Люнне вторую пощечину, с другой стороны.
— Ненавижу!
Третий удар Елена уже отследила в стадии замаха, хотя в голове звенело, как в колоколе. Выпустив меч, перехватила руку, попробовала бросить противницу через бедро, но помешала теснота в комнате. Вместо чистой борьбы получилась нелепая толкотня, и две женщины налетели на опорный столб. Несколько долгих мгновений они молча боролись, пытаясь не то повалить, не то отшвырнуть друг друга.
— Ненавижу тебя! — прорычала в третий раз Флесса, схватив Елену за шею. Крепкие ладони герцогини скользнули выше, обхватили лицо медички так, что кончики пальцев коснулись висков. Синие глаза Флессы метали призрачные огни, горели, словно подсвеченные дьявольским огнем сапфиры.
Мысли прыгали, как черно-белые картинки в волшебном фонаре, бешено, неразборчиво, мешаясь и сталкиваясь в ярчайших вспышках чувств. Ненависть. Ярость. Злоба. Готовность убивать. Неконтролируемое восхищение жестокой красотой и яростью Флессы, красотой не женщины, а хищника в атаке. Ожидание смерти, перемешанное с надеждой на то, что здесь и сейчас никто не умрет. Вспыхнувшая с новой силой обида. Все вместе сливалось, переплавлялось в душе Елены, как в тигле, вспыхивая будто чистейший философский камень. Пока не осталось ничего, кроме первородного желания, что стоит между жизнью и смертью, объединяя их в себе.
Елена и сама не знала, чего ей сейчас хочется больше, убить Флессу или поцеловать ее, овладеть жестоко, до крови, до расширенных от боли зрачков. Но герцогиня решила раньше, она еще плотнее
Они целовались исступленно, сжимали в объятиях, пили дыхание друг друга и делили на двоих ядовитый нектар уязвленной гордости. До того мгновения пока удушье не затемнило глаза.
— Не-на-ви-жу, — прошептала Флесса в перерывах между судорожными вдохами. Она глотала воздух, как утопающий, что поднялся из глубины навстречу жизни, избегнув смерти. Тонкие пальцы крепко сжимали лицо Елены, причиняя боль, оставляя синяки, но лекарка не чувствовала этого, сжигаемая пламенем в крови.
— Если еще раз… — пальцы Люнны обхватили запястья Флессы, сжали как наручники. — Еще раз назовешь меня шлюхой…
Синее пламя в глазах герцогини столкнулось с темнотой карих зрачков Люнны, растворилось в них, тая ускользающими искорками. Елена поставила подножку четко, умело, как в фехтбуке, опрокинув Флессу на широкую и жесткую кровать, насела сверху прежде, чем противница успела высвободиться из захвата.
— Да что ты… — возмущенный крик Флессы иссяк на губах Елены, растворился в новом поцелуе.
Лекарка перехватила инициативу, решительно перевернула герцогиню лицом вниз, прикусила кожу на шее, открывшейся между воротником и линией волос. В движении не было нежности, лишь жестокая страсть и утверждение власти, так мяур прихватывает жертву, обездвиживая.
— Что… Ты… — вымученно вздохнула Флесса, разрываясь меж двух желаний — освободиться и отдаваться.
— Это бунт низшего сословия, — прошептала Елена.
Дворянка дернулась, пытаясь освободиться, но ученица фехтмейстера была готова и не позволила.
— Когда простолюдины восстают, они врываются в замки, усадьбы…
Треск рвущейся материи аккомпанировал горячечному шепоту, наглядно иллюстрируя тезис о разрушениях.
— … И творят жестокое насилие…
Чтобы воплотить в жизнь отражение бесчинств и насилия, пришлось взять шею Флессы в плотный захват. Сделала это Елена методологически неверно, к тому же, крепко сжав талию аристократки свободной рукой, еще и ослабила контроль. Синеглазая фурия немедленно воспользовалась промашкой и сбросила революционерку, заодно уронив с кровати на жесткий, но дочиста выметенный пол. Теперь воинствующие девы поменялись местами, Флесса оказалась сверху, зажав Елену в позе распятой.
— Бунты всегда подавляются! — голос дворянки сел и звучал низко, с хрипотцой. Лицо залил румянец, а синие зрачки расширились так, словно Флесса сбежала прямиком из «Дюны», накидавшись спайса. Две женщины уже приняли для себя как неизбежное и очевидное то, что смерти нет места под крышей этого дома. Во всяком случае, до рассвета. Однако хотя бы одной следовало уступить, признать капитуляцию, и никто не хотел сдаться первым.
— И мы всегда властвуем. Всегда!
Елена напряглась и свела руки ближе к торсу, выкручивая запястья из хватки герцогини. Но в последний момент расслабилась, закинула руки за голову — воплощение покорности, нежной капитуляции. Флесса наклонилась, дрожа от возбуждения схватки — и не только схватки! — готовая утверждать свое верховенство, как всегда, как и прежде, несмотря ни на что. В ее глазах читался немой вопрос. Легкая испарина выступила на висках, собралась бисеринками на шее. В свете оставшихся свечей увлажнившаяся кожа казалась романтично подсвеченной.