Высший пилотаж киллера
Шрифт:
– Ну, тогда все. Дела окончены?
Я встал. Эх, вытащить бы его в зал, вычистить из него эту алкогольную дурь, такого человека можно было бы сделать. Ведь и сейчас в нем было что-то от матерой стати бойца, а вот поди ж ты…
– Так, дела, конечно, не окончены, но кое-что я выяснил. А счет ты пиши, не стесняйся, я увяз в таком деле, что бухгалтерия скупиться не будет.
Он недоверчиво хмыкнул:
– С деньгами попробую в порядке эксперимента. А если не секрет, что ты, собственно, выяснил?
Я и сам в этом не был уверен, поэтому
Я не мог это сформулировать даже в лифте, когда за мной никто уже и не следил. Не мог выразить и в машине. Лишь подъезжая к дому Аркадии, понял, почему вдруг так на этом зациклился – из всех фигурантов дела под роль Комарика подходил, и то с огромным количеством оговорок, только Сэм.
Или мне следовало расширять круг поиска, чего очень не хотелось делать. Я и с этими-то людьми не знал, как быть, а если их станет больше – хоть в отставку подавай. Но из нашей Конторы, как известно, в отставку не подают.
Глава 54
Я поднимался по лестнице на второй этаж, когда задребезжал мой сотовик. Я открыл его с самыми дурными предчувствиями. Так и оказалось.
– Алло, докладывает «наружка» Самуила Бреера.
Я поразился. По этому телефону не могли звонить простые оперативники, это было для меня верной смертью.
– Послушай, «наружка», как ты на меня вышел, напрямую?
– Нет, я позвонил диспетчеру, и мне сказали, что эту информацию лучше передать вам. – Он не мог знать моего чина, поэтому решил пока соблюдать служебную вежливость. Против этого я ничего не имел, хотя по чину он, наверное, был выше меня. Чин-то у меня сняли, а после отсидки накинуть хотя бы прежний не спешили. – И еще мне сказали, что вы сразу все поймете, потому что в курсе.
– Я в курсе. И что у вас?
– Он вытащил какой-то конверт с вечерними газетами.
– В нем бомба?
– Что? – В голосе наружника зазвучала паника. – Откуда вы знаете?
– Ниоткуда, это я пошутил.
– Ну и шутки у тебя… – Он понял, что я не генерал. Ладно. – Теперь Бреер поднимается наверх.
Я подумал. Нет, ничего не получалось. Не было повода поднимать панику. Тогда я подумал еще раз. Все было по-прежнему невинно, но теперь хотелось все проверить.
– Слушай, «наружка», ты смотрел в его почтовый ящик?
– Конечно. Но там было очень много газет, письма я не разглядел, а не то…
Так, теперь понятно, почему он озаботился об этом позвонить. Он просто пропустил это письмо и теперь решил переложить ответственность на другого, и лучше на кого-то, кто не начальник, потому что в России начальники занимаются тем, что продают подчиненных, поэтому нужно сигналить не наверх, а вбок. Мне, например.
– В инструкции о наружном наблюдении черным по белому написано, проверка почтового ящика обязательна. А теперь ты…
– Ты мне уставы не читай. Я их лучше тебя знаю.
Но до конца грубить он не решался.
– Потому и знаешь, что не выполняешь. Выполнял бы, давно перевели бы на какую-нибудь толковую работу. – Это я так, ворчливость изображал. Начальственность изобретал.
И не хуже самих наружников я знал, что внешнее наблюдение, как бы низко оно ни котировалось, – это талант, и притом редкий. От хорошего наружника и в самом деле невозможно было уйти, таких типов мне показывали. Впрочем, от очень хороших наружников никто и не уходил, их просто не замечали, они умели раствориться не то что на улице, это многие умеют, а в голом поле или на пустынной аллее парка. Как говорил Основной, на хорошего наружника даже сторожевая собака не лает, и такие люди действительно есть.
Пока я думал об этом, решение пришло.
– Ладно, выручу тебя, съезжу. Но ты, если еще раз лопухнешься, получишь и за письмо вкупе.
Он промолчал, а я вернулся в машину, попросил Воеводина выпустить меня и поехал к Сэму.
Машину «наружки» я не заметил, да и не приглядывался. Они к тому же, почти наверняка, подготовились к моему появлению. Поднявшись наверх, я позвонил в знакомую дверь и прождал так долго, что даже начал немного беспокоиться.
Сэм принял меня почти не удивившись.
– Я почему-то так и подумал, что вы скоро будете, – сказал он вместо приветствия.
– Почему? – вместо своего приветствия спросил я.
Он вздохнул. Его, вероятно, глубоко ранила моя невежливость.
– Входите. – Я вошел. – И посмотрите, что я выудил из своего ящика сегодня.
Он сходил на кухню и вынес надорванный конверт. Письмо было написано на клочке бумаги с картинкой горного пансионата. Но эта картинка могла и не иметь никакого отношения к тому месту, где отдыхали Барчук с Клавой и где Клава умерла.
Я прочитал письмо вслух:
– «Милый Самуил Абрамович. Я тут случайно обнаружила нечто, что напомнило мне о Веточке. Это может напомнить и вам одну особенность, которая, кажется, здорово поможет тому молодому человеку, который на последней неделе расспрашивал о Веточке всех в Прилипале. Мне очень хочется ее с вами обсудить. Не уезжайте никуда до моего возвращения, ладно? Клава».
Я поднял глаза на старика.
– Самуил Абрамович, вы понимаете, что это может быть ключ к тому, из-за чего умерла Веточка?
– И Клава?
Я сразу завелся, даже не понял, откуда у меня появилась эта агрессивность.
– А откуда вы знаете, что Клава тоже умерла?
Сэм очень удивился.
– Я звонил в Прилипалу, молодой человек. Я там работаю, и каждый день, пока болею, звоню, чтобы они знали, что я не умер, и чтобы случайно не пропустить такую работу, на которую я способен поехать даже больным.
– Извините меня. Нервы стали, как тряпки.
– Ну ладно. Я-то переживу. А вот с этим что будем делать?