Выстрел из темноты
Шрифт:
Девушка призадумалась, после чего произнесла:
– Тот, что меня ударил, немного прихрамывал.
– Круглолицый?
– Да.
Максимов перевернул страницу и, что-то записав, подчеркнул.
– А волосы какого цвета у них были?
– Волосы… Кажется, у высокого волосы были рыжими.
– Вы уверены или вам это только показалось? – Рука с карандашом застыла над блокнотом.
Иван Максимов внимательно всмотрелся в миловидное лицо девушки. По раскрасневшимся щекам было заметно, что она вновь переживает случившееся.
– Да, уверена. Он в мохнатой
– Как была одета эта троица?
– Высокий был одет в дорогое пальто. Такое нечасто можно увидеть. Из какого-то очень хорошего материала.
– А какого оно было цвета? – сделал Максимов небольшую пометку.
– Не помню, а потом, были сумерки, рассмотреть трудно… Могу сказать, что из какого-то темного материала. Шапка у него еще была из дорогого меха. Она мне как-то сразу в глаза бросилась.
– А те двое во что были одеты?
– Оба в кожаных пальто на меху.
– А с чего вы решили, что на меху?
– На пальто ворот был распахнут, а с внутренней стороны мех был.
– А ваше пальто можете описать? Какого оно цвета, размера? Может, какие-то отличительные приметы имеются?
– Пальто было почти новое, мне его мама перед самой войной купила. Оно было демисезонное и очень красивое. Бардового цвета, из тонкого драпа. Мне в нем было очень удобно, ткань была очень мягкой. Правда, сейчас ходить в нем уже прохладно. Я вот уже накопила на зимнее пальто, хотела купить, но цены вдруг подскочили, а в магазине пальто уже давно не купишь. Придется что-нибудь из маминой одежды перешивать.
– А как выглядели ваши сережки?
– По форме в виде маленькой висящей капельки.
– Не могли бы вы мне их нарисовать? – протянул капитан блокнот с карандашом.
Быстро во весь блокнотный лист девушка нарисовала серьги.
– Очень красивое украшение, – заметил капитан, рассматривая рисунок.
– Сережки мы выбирали вместе с папой перед самой его отправкой на фронт. Это его подарок на мой день рождения.
– А где он сейчас воюет? – спросил молчавший Метелкин.
– Под Сталинградом. Но писем я уже давно от него не получала.
– Сейчас там нелегко, – понимающе кивнул сержант.
– В наш госпиталь сейчас очень много раненых поступает из-под Сталинграда. Иногда я спрашиваю у них, из какой они части, хочется узнать что-нибудь о папе. Но они все из разных полков… Из его части только один тяжелораненый танкист к нам поступил с очень сильными ожогами. Два дня промучился, все бредил, а потом умер. Не успела я его расспросить. – В голосе девушки прозвучало сожаление. В уголках глаз собралась влага. В какой-то момент показалось, что Ирина разрыдается. Выдержала. Пересилила себя. Успокоилась. И заговорила с прежними спокойными интонациями: – Совсем молодой был. Все маму свою звал. Я даже лица его не могла рассмотреть, только глаза у него были видны. Очень ясные.
– А вы хорошо рисуете, Ирина, – с улыбкой произнес Максимов, закрывая блокнот. – Я бы даже сказал, что у вас талант.
Похвала была приятной. В глазах, еще минуту назад полных горя, теперь засверкали
– Я ведь окончила художественную школу, хотела дальше учиться, но война помешала планам. Полгода назад окончила ускоренные курсы медсестер, сейчас это очень важно. Вокруг столько горя! – печально произнесла девушка.
– Война не будет продолжаться бесконечно, – мягко заметил капитан Максимов. – Вот погоним немцев до Берлина, разобьем их в собственном логове, как сказал товарищ Сталин, а там вы дальше будете учиться. На художника. Позовете меня на свою персональную выставку? – весело пошутил Иван. Девушка ему нравилась, выглядела искренней, что-то в ней было неосознанно близкое, и сама она существенно отличалась от всех женщин, с которыми его когда-то сводил случай.
– Конечно, приглашу, – поддержала игру Ирина. – Только бы война побыстрее закончилась.
Капитан Максимов глубоко вздохнул, спрятал блокнот в карман. Разговор завершен. От состоявшейся беседы он ожидал большего. Описать преступников потерпевшая не сумела. Но Ирину можно понять, девушка сильно пострадала от бандитов как физически, так и морально. Некоторые после такого жестокого избиения не помнят даже, как их зовут.
Поднявшись, Максимов застегнул пальто на все пуговицы и попросил:
– Если вы все-таки что-нибудь вспомните, сообщите нам, пожалуйста, вот по этому телефону, – вырвав из блокнота листок, Иван написал телефонный номер. – Мне, капитану Максимову, или сержанту Метелкину, – указал он на стоявшего рядом оперативника.
– Хорошо. – Ирина взяла сложенный вдвое листок.
– И еще… Вы вот нам открыли и даже не спросили, кто там стоит за дверью. А ведь вместо нас могли быть какие-то бандиты. Живете вы одна, а Сокольники не самый благополучный район в городе, может случиться все что угодно.
– Теперь все время буду спрашивать. – По просветлевшему девичьему лицу было заметно, что ей приятно, что за нее кто-то переживает. – Просто я ожидала подругу, а она так и не пришла. Уже поздно, наверное, ждать больше не стоит.
– Заприте покрепче дверь!
Вышли из теплого дома на пустынную улицу, встретившую холодом, а ветер, злорадствуя и на что-то сердясь, ударил упруго в лицо колючей поземкой. Вдалеке, где сгущалась мгла, продолжался частный сектор, поблескивая блеклыми огоньками, рассыпавшимися по всей длине.
– Куда вы сейчас, товарищ капитан? – спросил Метелкин.
Вопрос застал Максимова врасплох. За работой на какое-то время он даже позабыл о разговоре с женой. А может, намеренно старался не думать об этом, оставляя проблему на потом, втайне надеясь, что все образумится как-то само. И вот сейчас, когда он остался наедине с собой, понимал, что это не просто ссора, каковые случались между ними и ранее, а настоящий крах семейной жизни, из-под обломков которой каждому из них придется выбираться по отдельности. Неизвестно, насколько счастливо сложится у Варлены судьба, но вот ему без кровоточащих ран не обойтись. Заживать душевные язвы будут болезненно и очень долго, и вряд ли они когда-нибудь зарубцуются окончательно.