Выявить и задержать...
Шрифт:
— Ну, кузнец, пойдем плясать кадриль, раз гость в моем доме. Как тебя звать-то?
Костя ответил и признался тут же, что плясать он разучился, да в общем-то и не умеет, можно сказать. Она махнула рукой:
— Переставляй ноги да топай.
Почему-то рассмеялась коротко, положила руки Косте на плечо. Санька воскликнул тут:
— Вот это я понимаю. Надеялся, что первый буду, а дружок нос утер.
Теперь Костя мигнул ему и шагнул за Олькой в круг, к парам, которые приплясывали, хлопали в ладоши. Тоже попытался попасть в лад музыке, а ноги не слушались — будто свинцовые чушки.
— В Игумнове, сталось, живешь? — спросила она, вскинув на него глаза. — Куешь и стучишь...
— Куем и стучим.
— И долго будешь здесь?
— Недолго. Вот перекуем все в округе. Наточим отрезы к плугам, исправим бороны, окуем колеса.
Она покивала головой:
— Опять в город поедешь? Я вот тоже, может быть, скоро поеду.
«С Васькой Срубовым», — едва не вырвалось у него. Спросил равнодушно:
— Одна, что ли, собралась?
Она засмеялась:
— Да нет... Жених есть у меня. Обещал в город увезти.
Он хотел было спросить, когда же она собирается в дорогу, да тут замолчала гармонь и гармонист, встав, оглядев парней и девчат каким-то торжествующим взглядом, проорал:
— Канава!
Пляшущие пары остановились. Послышались звуки поцелуев, с хохотом, чмоканьем и незлобливой руганью девушек в адрес парней.
— Ну, что же ты, кузнец? — услышал он голос Ольги. А тут еще Санька, обнимающийся рядом с девушкой, толкнул локтем:
— Чего привередничаешь?
«Целовалась раньше с Васькой, — мелькнуло у Кости в голове, — как же сейчас-то?»
Она вскинула голову, подалась к нему упруго и быстро, как кто подтолкнул ее, губы у нее были влажны и горячи, вздрагивали болезненно.
Он не слышал, как вошли в избу новые гости. Увидел лишь испуг и радость в глазах Ольки. Кажется, она хотела что-то сказать ему, но не могла, смотрела за его спину. Руками крепче ухватила за плечи — вот-вот ее сейчас оторвут от него. Вдруг понеслась к дверям — быстро, раскинув руки:
— Вот и Вася...
Костя оглянулся и увидел высокого парня в черном пальто, папахе, красногубого, с густыми бровями, сросшимися у переносицы. Похоже, как ворон, высматривал добычу. Второй встал рядом — плотный, в хромовой кожанке, таком же картузе, с засунутой под кожанку правой рукой, — с улыбкой оглядывая девчат.
«Оружие под кожанкой, маузер, — подумал вдруг Костя и тут же еще: — Срубов, а с ним сын попа — Павел Розов!»
Еще один вошел в избу, с винтовкой в руке, в серой шинели, яловых грязных сапогах. Он снял фуражку, как представился агенту из губрозыска, — светлый блондин с угрюмым взглядом, сам Ефрем Жильцов, Оса.
Гармонь замолкла. Парни и девчата как оцепенели. Будто кто-то знаком остановил их, сковал лица, заставил тоже, как и его, как Саньку, завороженно смотреть на гостей.
— Наяривай, Андрюха, — скомандовал властно
Гармонь ожила снова, но меха растягивались тяжело, невесело.
Срубов бросил на лавку пальто, пригладил пятерней свалявшиеся черные кудри, шагнул в круг. И вот вроде бы сейчас увидел Костю и Саньку среди деревенской молодятины.
— А это что за рожи, Олька? — спросил он настороженно и сунул поспешно руку в карман поддевки.
— Так это Санька из Игумнова. Не узнал, что ли? А второй — Костя, — пояснила с какой-то обидой Ольга. — Костя — в кузнецах в Игумнове. — Вскинула руки на плечи Срубову, спросила все тем же обиженным голосом: — Так сегодня возьмешь меня с собой?
— Возьму-возьму, — рассеянно ответил Васька. — Давай вяжи мешок, уйдешь с нами...
Глаза его, как два револьверных дула, смотрели то на Саньку, то на Костю. А тот старался быть спокойным, отвечал ему взглядом: «Так и есть — кузнец я, как сказала Олька». А в голове менялись решения. Одно за другим: выхватить кольт из полы полушубка, сначала в Розова, потом в Осу, а последнюю пулю в Срубова, в эти вывернутые сочные, как у его сестры, губы. А там в дверь...
А если за дверью стоят из банды? Или же караулят на улице? По рассказам подводчиков, напавших на обоз было пятеро.
Костя шевельнулся — ощутил бедром тяжесть оружия и тут же заметил, как дрогнул Розов, как качнулась винтовка Осы, а Срубов еще глубже опустил руку в карман, и лицо его вмиг побелело, как от страха.
«Они не позволят. Три пули в голову сразу. Да и невинные попадут под выстрелы. Эти вот пареньки да девчата опольские...»
А Срубов вдруг осклабился, крикнул собравшимся на вечеринку:
— А ну, давайте крест-накрест! Иль забыли, как плясать надо кадриль?
Парни и девчата торопливо выстроились в круг. Встал и Срубов с Олькой. Снова занялся топот. Санька тоже плясал — поводя плечами, нося на губах безмятежную улыбку. Но иногда глаза его и Кости встречались, и ловилась тревога, и эта тревога заставляла Костю с усилием разжимать губы в ответной улыбке. «Попались прямо в капкан».
Он стоял в сторонке, у печи, прижимаясь плечом к побеленным горячим кирпичам, и все искал пути к выходу из ловушки. И не находил, а только переминался с ноги на ногу. Срубов надвинулся вдруг спиной — перед самым носом закачались затылок и шея, заросшие густо черным волосом. А вот он оглянулся — и оказалось перед Костей лицо одного из главарей банды, затененное солнечным загаром, разглядел даже кровавые жилки в выпученных глазах, пахнуло жарким дыханием рта.
— Ну, кузнец, много наковал?
— Хватит пока, — ответил, стараясь, чтобы голос был сонным. — А что?
— Да так...
Зубы у Срубова на концах, похоже, как спилены ржавым напильником — потемневшие.
— А то бы железа подкинули вам в кузницу.
— Обойдемся, — беспечно ответил, а в голове мелькнуло: «Неужели знают они? Или кто-то сообщил?»
Срубов смешно пошлепал губами, сказал огорченно:
— Ну, обойдетесь, и ладно.
Затопал опять с какой-то яростью, а сам едва заметно кивнул стоявшим все там же у дверей бандитам. Розов крикнул, обращаясь к Косте: