Выявить и задержать...
Шрифт:
— Только идти бы поскорее.
Розов захохотал. Нет, бесконечно весел и беспечен был этот красивый попович, затянутый плотно в хромовую кожу. Обернулся снова к Срубову, кивнул головой:
— Торопится кузнец. Первого такого вижу... Сам торопится.
Срубов, оглядев Костю, мрачно бросил:
— Кто знает, есть ли Симка в Аксеновке, нет ли. А тащи за собой — может, и верно, — сыщика.
Оса отозвался, освещая лицо огнем цигарки:
— Это скоро узнаем, Василий. Не сейчас, так через час.
Костя почувствовал после этих слов какое-то удушье, потянулся к пуговицам косоворотки.
— Или душно, кузнец?
— Душно, — ответил зло Костя, и стало как-то спокойнее.
Подумал: «Нет, вида нельзя показывать, Пахомов, что ты в беде жуткой».
Из избы, всхлипывая почему-то, выкатилась Олька с узлом. Взвалила его на подводу, сама забралась и оттуда упрекающим голосом:
— Вместо церкви — в лес. Дело ли это, Вася? В город взять обещал.
— Обвенчаемся в лесу, — пообещал Срубов. — Вон Павел духовную семинарию кончил. Он и обвенчает нас по всем правилам. И в городе будем.
— Обвенчаю, — пообещал, подвигав плотоядно усиками, Розов, — сколько угодно.
Из-за угла избы вышел быстрым шагом высокий человек в коротком полупальто, сапогах, обтянувших длинные и тонкие ноги, в кепке горожанина. Вот он подошел ближе, и Костя увидел костлявое лицо, вытянутый нос, тонкие ледяные губы. Где-то он видел это лицо?.. Скарб в доме Мышкова, а около стены портрет юноши с тонкой шеей, охваченной воротником кадетского мундира. Мышков!.. Так вот почему Лиза в доме своего свекра. Она, значит, ждала свидания со своим мужем. А он вот где сейчас... Руки Мышкова тоже были запихнуты в карманы, и он озирался как-то странно.
«Караулил, — подумал Костя. — Офицер, а сторожит у бандитов, на стреме».
— Долго слишком любовные делишки решаете, — сказал раздраженно Мышков, — ноги отваливаются от стужи.
— Да вот на проверку взяли, — сказал Срубов, кивнув на Костю. — Будто он это за Симкой гнался. Поведем с собой.
— Честь вести, — так же раздраженно выкрикнул Мышков. — За околицей в расход, и возни нет.
— Я тоже бы хлопнул его здесь же, а Оса вон думает, что это невинная ярочка в шубейке.
— У нас крестьянский суд, — буркнул Оса, а Розов прибавил, глянув искоса на Мышкова:
— Это у вас, у белых офицеров, все было просто: пулю в затылок и конец. А дальше лопать вино да в преферанс. Оттого и пробанковали царя.
Кроваткин тут сплюнул, дернул вожжи — лошадь нехотя двинулась прочь от избы.
— Пошел, давай, — толкнул Костю в спину Розов. Он оглянулся на Саньку и сказал ему наставительно:
— Не вяжись за нами, Санька, по следам. Не любим мы этого. Даже бывает, за ягодами идет мужик или парень, а раз по следам по нашим — решаем его как шпиона и агента. Понял это?
Санька не ответил, может, потому, что в дальнем конце деревни послышался долгий и отчаянный крик:
— Олька? Ольгушка! Да куда же ты, дочка? Олька...
Видно, женщина эта, мать Ольки Сазановой, бежала, потому что голос рвался, делился на части.
— Олька... Ольгушка... Да куда же?
— Ах, господи, — воскликнула тут девушка и прижала к себе узел, будто это была ее мать. — И правда, куда я, Вася?
Срубов шел и курил.
8
Костя
Страха не было. Только во рту странная сухость. Трудно было сглотнуть. Да еще сковала тело непонятная вялость. Вроде бы ткнуться головой в куст, уснуть тотчас же. Он вспомнил вдруг лето девятнадцатого года, родное село Фандеково, банду Озимова, налетевшую невесть откуда, в руки которой он попал, как и сейчас, по-глупому и случайно. Вспомнился чулан в доме сельского старосты-кулака, стенки, замазанные кровью избитых сельских коммунистов. И себя — тогда совсем еще юнца, только-только поступившего на службу в губернский уголовный розыск. Из окна того страшного чулана смотрел на небо, светлеющее быстро, слушал, как стучат копыта лошадей бандитов, уходящих из села, слушал торопливые выстрелы, от которых, как сейчас, тоскливо сжималось в груди.
— А не боится кузнец, — проговорил шагающий сзади Розов. — Может, и верно, не он палил.
— Выяснит это Симка, — не оборачиваясь, крикнул Срубов. Он вскинул голову — разглядывал что-то впереди. Там, внизу, заблестела в лунном свете гладь реки. Чернели кучами избы вдоль берега. — Коль признает кузнеца за агента, вот уж повеселимся. У Симки он задрягается, как кукла... — добавил, через плечо оглянувшись на Костю.
И снова холодом опахнуло лицо Косте. И снова стеснило в груди так, что не стало сил дышать этим туманным воздухом ночи.
— Симка его, пожалуй, пристрелит, — донеслось сзади. — В отместку. Ну, за это благодарить его будешь, кузнец. Быстро и без дряганья.
Костя не отозвался на этот раз — побоялся, что голос выдаст его волнение.
Они стали спускаться с горы, крутой, заросшей густо кустами ивняка. Ноги скользили на гладкой мягкой глине, и Костя вытянул руку, чтобы ухватить ветку.
— Но-но, — тотчас же окликнул Розов. — Держи лапы где положено.
Нет, страха не было, а тревога не оставляла. Вон Санька спросил: боится ли он, Костя, встретиться с бандитами. Как не бояться...
Это когда принимали в комсомол, председатель задал вопрос:
— Переживаешь, наверное, Пахомов, если идешь искать уголовников?
Он только улыбнулся ему и не ответил. Само собой понятно, что переживать приходится.
Разлюбила меня моя милая, И-эх... да разлюбила меня навсегда, —запел Розов. Оборвал песню сразу, как-то мечтательно произнес:
— Помню, с отцом по реке спускались в город на лодке, к архимандриту в монастырь. Через озеро плыли потом. А в монастыре благовест ударили к обедне. По воде такой ли гул, что селезенка дрожала. И жуть была... Заплакал даже.