Выздоровление
Шрифт:
— Это военная машина. А это — луноход! Нравится?
— Нравится!
— Ну, играй, а я в чулане порядок наведу…
Приходила кормить их обедом Катерина. Сказала, что Сурик даст бруски и немного шифера.
— А зачем нам шифер? — спросил Николай.
— А может, Коль, навес перед сенешной дверью сделаем, — не то спросила, не то сказала жена. — В дождь хоть грязные сапоги в сенцы не таскать…
— Да, правильно, — согласился Николай. — Сделаем, конечно.
— А еще, Коль, — осмелев, сказала Катерина, — я куль цемента попросила. Говорит, будет. Пригодится
Николай согласился и с этим.
— Только ты все равно уходи от них, — сказал.
— Да все уже, договорились ведь.
Потом обсудили поездку в райцентр. Катерина отсчитала им деньги и написала на тетрадном листке, что посмотреть в магазинах. Приготовила одежду и новую сумку.
— А может, закроют больничный, — сказала как-то беззаботно.
Николай помолчал и ответил уже раздраженно:
— Я же говорил, что месяца на четыре. И вообще хуже мне после вчерашнего.
— А почему молчишь тогда? — удивилась Катерина. — Больше чтобы ни за что не брался! Тебе еще раньше говорили: берегись. О себе не думаешь, так хоть про нас с Витькой…
Сама она неизвестно о чем думала в тот вечер. Слова ее с языка срывались легко и неприятно задевали Николая. Отчего так было, он не знал.
Шагая на следующее утро к автобусу, он цепко посматривал по сторонам, но как-то не замечал ничего нового. Не потому, что все подметил, проходя с Тимкой позавчера, а как-то мысленно уже обжился, не выходя из дому. И на остановке встретился с земляками обыденно, коротко и неохотно отвечая на вопросы, как и все, нетерпеливо взглядывая вдоль улицы.
— А может, на конец выйти? — озабоченно сказал он, вспомнив свое возвращение.
— Да ну, теперь круглый год сюда будут доходить, — ответили ему, — жалобу кто-то накатал. И вчера автобус новый приходил. Теперь живо реагируют!
И, словно подтверждая сказанное, на улице, по-утреннему тихой и пустой, появился автобус, в окнах его мотались зеленые занавески. Николай заметил, как потянулся навстречу автобусу Витька, как разгорелись его глаза, и подумал, что теперь всегда будет радовать сынишку всем, о чем ему только мечталось. Витьку он посадил к окну, рассчитав теневую сторону на большую часть пути, до шоссе, и на всю дорогу подрядился отвечать на его бесконечные «это че?».
Они проезжали центральную усадьбу соседнего колхоза, когда Витька, указав на дальний увал, снова задал свой вопрос.
— Это гора, — ответил Николай, — а на горе вышка. Пробурят дяди скважину и будут нефть качать.
— А-а, — протянул Витька и уже направил свой пальчик в другую сторону, но тут к ним обернулся бывший совхозный бухгалтер Суздалев.
— Нет, сынок, это не та вышка, — сказал он с улыбкой. — Папка твой еще сам не знает. Это телевизорная вышка, ретранслятор. Есть у вас телевизор?
Витька посмотрел на Николая.
— Тогда покупайте, — оживился Суздалев. — Я вот за телевизором еду, через неделю, говорят, начнет показывать. Дожили и мы, а то все непроходимостью волн пугали. Начальство у нас непроходимое, вот что!
Николай кивнул только, и Суздалев отвернулся. А Витька
С автобуса они сразу пошли в больницу. Витька живо вертел головой по сторонам, провожая глазами встречные машины и людей, но рта не раскрывал, стеснялся, наверное. Николай сам говорил ему, что к чему.
— А вот эти рогатулины на крышах, — сказал, — и есть телевизионные антенны. Купим мы телевизор и себе такую поставим.
— А она будет че?
— А она будет передачи нам ловить…
В больнице, поговорив с регистраторшей„ Николай немного расстроился: хирург принимал с половины двенадцатого.
— И проторчим мы тут с тобой целый день, — раздосадованно сказал он сынишке. — Пошли, посидим где-нибудь.
А посидеть можно было на крыльце амбулатории под лозунгом «Здоровье народа — основное богатство страны», где пока еще держалась тень. Неподалеку торчал полуголый тополь, под ним — порушенная беседка, а остальное — так, посадки какие-то, прутики, торчащие из пересохших лунок. Витьке хоть интересно было разглядывать двухэтажный больничный корпус, а Николай живо представил, какая тоска лежать тут на излечении. И правда хорошо, что в город попал со своей язвой… За забором стояли легковые машины, разворачивались автобусы, прибывающие из хозяйств, и он повел сынишку туда, коротать время вблизи машин.
— Это «москвич», — объяснял негромко, — а это «жигуль», — на хозяев он старался не смотреть.
К хирургу Николай попал перед самым обедом. В коридоре амбулатории было не продохнуть и казалось, что в воздухе плавает всякая зараза. Витьку Николай вывел наружу, усадил на кирпичики под стеной, а сам поневоле стоял в шевелящейся, гудящей толпе, прислушивался, кого выкликнут следующего.
— Акимов, — негромко сказал, выходя от хирурга, худющий мужчина, но Николай как-то не узнал, не поверил своей фамилии.
— Акимов, спишь?! — выкрикнул кто-то распорядительным баском, и он заторопился, стараясь и на ноги сидящим не наступить, и заранее приготовить свои бумажки.
Осмотр был коротким. Пока он впихивал рубашку под брючный ремень, хирург, молодой еще парень, что-то написал в его карточке и сказал:
— После обеда на комиссию, в первый кабинет.
Николай потянулся было за бумагами.
— Это у нас останется. Вас вызовут… А кто тебя в городе оперировал?
— Левшов вроде.
Хирург неопределенно хмыкнул и отвернулся к медсестре.
— Мне идти? — спросил Николай.
— Да, свободен.
Облегчения он не почувствовал. Выдумали еще какую-то комиссию… Витька смотрел на него молча и обиженно.
— Пошли теперь в центр, — бодрясь, сказал Николай. — Эх, и гульнем сейчас с тобой! Давай руку.
— А к мамке когда поедем?
— Поедем. Еще потом заглянем сюда и — жжиньк! — на автобусе…
— Жа-арко, — вздохнул Витька.
— Жарко не жалко, лишь бы не мороз!
«Все, в первый и последний раз», — думал про себя Николай, и шутки у него выходили вялыми.