Вызов Ланселоту: есть ли нынче рыцари без страха и упрека?

Веселов Алексей

— Откуда ты знаешь?! Если я в бою выиграю, значит, иду дальше, а противник считает очки.

— Ну, не знаю. Только рано или поздно увидишь. А будешь слишком много видеть, так и твоя маска — ни с того ни с сего! — вдруг не выдержит, и мозги профессорские через пробитый глаз потекут…

Кирилл с тоской изучал сбитые носки своих кроссовок. Если Чернов прав, то какой смысл, действительно? Но не может этого быть! Тренер… А что тренер? Он чемпионом не был.

— Ты лучше в бильярд тренируйся! — вслух размышлял Чернов. — Тут любой скажет, что у тебя данные. В бильярд запросто можно на деньги играть. Еще в карты можно, но если захочешь в карты сыграть, то могут замести. Надо в специальные заведения ходить,

где есть разрешение от государства, а там свои порядки, и тоже высоко не выбьешься — кругом шулера банкуют. А бильярд во многих местах есть. Люди, типа, развлекаются. Никого не трогают, культурно киями машут. И ты всегда свою копейку зашибешь. Дураков много на дурняк бабло рубить. Это хороший, честный бизнес. Артистом этого дела станешь, чтобы, где надо, поддался, где надо, прижучил, и чтобы в кармане не пустело. А станешь большим артистом — будешь большими бабками ворочать. Тачка, красивые женщины — все твое!

«Женщины… Настоящая любовь. Это как настоящая дружба. Вот как у них с Черновым», — подумал Кирилл.

В буфет заглянул тренер Николай Николаевич. Увидев Кирилла, он прикрикнул:

— Рукавишников! Тебе режим не указ, что ли? А ну давай бегом в комнату!

— Во-во, Профессор! — усмехнувшись, сказал Чернов. — Марш бегом в люлю согласно режиму. И так до пенсии тобой помыкать будут. Предлог всегда найдется.

— А тебя, юноша, кто просил вмешиваться? — спросил тренер. — Может, Юрий Юрьевич ваш?

— Скрипач попросит… — издевательски смеясь, ответил Чернов. — Догонит и еще пенделем попросит.

— Ну, так я попрошу его проводить кое-кого. У вас тоже отбой.

— И что? Он колыбельную на скрипке пиликает? Или сказочку читает? Что у нас сегодня в программе — «Три поросенка»? Сомнительно это. Или, может, втирает, как Валентина, что никто нам теперь не помешает стать на правильный путь?.. Ну, родители наши, алкоголики и воры, не помешают в смысле, — пояснил он, обращаясь к Кириллу, но так, чтобы слышал и его тренер. — Воспитку послушать, так нам повезло больше, чем нормальным. У нормальных как — в рот маме с папой и тренерам всяким заглядывают, начальству, короче. А у нас независимость полная. Свобода. Равенство. Из книжек примеры приводит. Недавно из «Гамлета» чего-то зачитывала, ну, смех один… Хорошая тетка, не то что Скрипач. Даже жалко, ее тут с котлет, наверное, прихватило, с животом в больницу загремела. Без нее вообще теперь атас начнется.

— Рукавишников! Я не привык по два раза говорить! — напомнил о себе тренер.

— Да, да, профессор Рукавишников, — процедил Чернов, глядя тренеру в глаза. — Ты иди, топай, а то наругают и вообще на соревнования не поставят. И это конец — обидишься на судьбу и станешь обиженным: пить начнешь, курить и колоться, жизнь пойдет под откос, и так до могилы, и никто, Профессор, не всплакнет над твоей проваленной могилкой на кладбище для бомжей…

— Я позже приду, Николай Николаевич! — вдруг сказал Кирилл. — Никуда я не денусь. Поговорю тут с человеком до закрытия буфета и приду.

— «Человек» никакого отношения к тебе не имеет! Слышишь, Кирилл? Имей в виду: мне балласт не нужен. Приехал в лагерь — будь как все. Вчера ты в футбол не стал играть. Утром кросс шагом пробежал…

— Если захочу, я всех обгоню!

— Сегодня ты лучше первых, завтра — хуже последних. Но дело даже не в этом. В спорте, Рукавишников, одиночек не бывает, побеждает всегда команда!

— А если я объясняю этой команде, что я голкипер? Я всегда был голкипером, а команда не понимает и ставит меня в полузащиту! Я что должен делать?

— Ладно, Кир, иди бай, — разрешил Чернов. — Все это «слова, слова, слова», как Валентина вчера лепетала. Я тоже пойду, устал че-то шары гонять. Истощение нервное, наверное… Но ты подумай, про что я тебе толковал.

Глава 10

Позолоти

ручку, Попович!

И Кирилл подумал. На утренний кросс он не вышел, сославшись на боль в ноге, а после завтрака и вовсе исчез куда-то, никому ничего не сказав.

Еще во время разминки Николай Николаевич надеялся: вот-вот появится. Но Кирилл не явился и после полуторачасовой тренировки, когда фехтовальщики разбрелись, каждый по-своему используя свободное время. Кто двинул с удочкой на Волгу, кто обживать шалаш, построенный накануне, кто лупить мячом по глухой стене спального корпуса. Николай Николаевич потолковал с Юрием Юрьевичем, воспитателем интернатских, и принялся опять названивать в Родники. Пускай родители срочно приезжают, и не в выходные, а немедленно! Может, это приведет мальчишку в чувство. Тот явно зарвался. Не дело тренера возиться с амбициями разгильдяев. Будь он чемпион, тогда еще куда ни шло, а так…

Но не отвечал телефон у Рукавишниковых — Наташа и Мила, а также примкнувшие к ним Сережка с брательником Колькой ушли возиться с прудиками в сад и звонков не слышали.

Порыскав по территории пансионата, тренер заглянул в буфет. Там он обнаружил немаленькую компанию, сгрудившуюся вокруг бильярдного стола. Здесь были и фехтовальщики, и интернатские, и еще какие-то мальчишки, местные, наверное.

На его появление никто не обратил внимания, и Николай Николаевич решил понаблюдать. У стола царил уже известный тренеру Чернов. Рядом с ним стоял Рукавишников, с обожанием глядя на своего кумира.

— Партия — тридцатка! — объявил Чернов. — Кто рискнет?

Вызвался Лукин — высокий для своих лет подросток, тоже из числа подопечных Николая Николаевича.

— Позолоти ручку! — велел ему Чернов.

— Чего?!

— Деньги, говорю, покажи. Мы не кашу-малашу в песочнице варить начинаем…

Лукин полез в карман:

— У меня пятьдесят одной бумажкой.

— Это ниче, сдачу найдем, когда расчет пойдет. Сделаешь Профессора — будет тебе счастье, сам понимаешь. Купишь себе конфет или пряников или помечтаешь о чем-то перед сном. С деньгами ты человек. Тебя любая собака с уважением обнюхает и хвостиком вильнет. Короче, суй бумажку в любую лузу. Это, друг, чистая предосторожность, а то, сам знаешь, лепил много крутом… Че, не догоняешь? Это чтобы не зажал ты, значит, с горя, если вдруг не повезет тебе. Кто еще любит деньги? В очередь, в очередь, господа!

Чернов королевал, и ему это явно нравилось — он так и лучился энергией. Кирилл подавил в себе смущение и даже восхитился другом. А что? Конкретно все. Тут деньги, так и надо…

Лукин обиженно сказал:

— Я положу, только я никогда не зажимал. Но пусть и Рукавишников свои тридцать в лузу положит!

— Ты, вижу, как и мы с Профессором, за честность? — спросил Чернов, ощупывая банкноту через дырки в сетке лузы.

— За честность!

— Тебя как звать, мушкетер?

— Алексей.

— Будешь Алешей Поповичем, богатырь ты наш!

— Пусть Рукавишников покажет деньги, то есть положит. Сюда. В эту же лузу, — потребовал Лукин.

Зная Лукина не первый год, Николай Николаевич понял, что парень решил стоять на своем, а стоять он умел крепко, по крайней мере со шпагой в руке.

Но здесь Лукин был без шпаги, и Чернов легко подавил его сопротивление:

— Есть правило: банк держит шишкарь, которому доверяют все клиенты. И шишкарь решает, кому доверять, а кого проверять. Я здесь шишкарь, а вы оба — мои клиенты. Если я доверяю Рукавишникову, то могу ручаться, что он при деньгах и тридцатка эта все равно что уже твоя, проиграй он тебе, конечно… Сознаешь, че говорю? А если банку не веришь, то ты до игры просто забираешь половину своей ставки и шагаешь отсюда искать другой банк, где тебя полюбят как родного…