Вызов смерти
Шрифт:
– Еще как может, девочка. Но только вы правы - я журналист.
Достал служебное удостоверение, протянул ей. Она долго и внимательно его рассматривала, даже сверила фото с оригиналом. Наконец окончательно убедилась, что я - это я. Лицо разгладилось, насупленные бровки распрямились. У нее даже появилась способность шутить.
– Уж не хотите ли сказать, что журналисты способны летать, как птицы, и иногда запархивают в чужие квартиры?
– Ничего не могу сказать о других, а я именно такой.
Она вновь нахмурила брови.
– А если по-правдашнему?
– Что ж... Вы знаете моего коллегу Вениамина Струмилина, который живет через лоджию
– Такой полный, рыжеватый?
– Он самый.
– Он еще любит говорить глупую фразу: "Ну ты, блин, вооще"?
– Точно, - рассмеялся я.
– Знаю. От него недавно жена ушла. И правильно сделала. Я бы тоже такого долго не смогла выдержать.
– Дэ мортуис нихиль низи бэнэ, - решил я удивить юную критикессу знанием латыни.
И надо сказать, своего добился. Она удивленно захлопала длинными ресницами.
– Это вы по-каковски?
– По-латыни: "О мертвых следует говорить или хорошо, или ничего".
– А вы знаете латынь?
Это был мой беспроигрышный вариант. Девушки могли устоять перед английским, французским и даже японским, но латынь сражает наповал. Новая знакомая не была исключением из правил.
– Да так, немножко, - ответил небрежно.
– А откуда вам известно про его жену?
– Мама у меня в домкоме, поэтому все сплетни по дому узнает одной из первых.
– Ага.
– А почему вы сказали, что о мертвых плохо не говорят? Кто мертвый?
– Струмилина либо вчера вечером, либо ночью убили. Я только что обнаружил его плавающий в крови труп в квартире.
– Ой, правда, что ли?
– воскликнула она, и лицо ее впервые выразило неподдельный страх.
Вот те раз! Когда ее жизни, казалось, угрожала реальная опасность, она глазом не моргнула, но стоило ей лишь услышать о смерти соседа - струсила. Странная девушка.
– Да, но как вы все же оказались в нашей квартире?
– спросила она.
Пришлось удовлетворить ее любопытство и признаться во всем:
– Когда я был у него в квартире, в дверь стали ломиться. Это могли быть те же бандиты. Поэтому я счел за лучшее убраться восвояси. Так оказался на вашей лоджии, ну а затем и перед вами. Понятно?
– Понятно, - прошептала она таинственно.
– Ведь вас тоже могли убить, да?
– Очень даже может быть. Тебя как зовут?
– Таня.
– Студентка?
– Да.
– А где учишься?
– В Строительном университете на экономическом факультете.
– А сколько тебе лет?
– Восемнадцать.
– Таня, у вас есть телефон?
– Да. Там, в зале.
– Позвони в милицию и сообщи, что убили хозяина сто восемьдесят девятой квартиры. Ни фамилии своей, ни имени не называй. Поняла?
Она кивнула.
– А впрочем, подожди.
Я вместе с Таней прошел в зал, выглянул в окно:
Около соседнего подъезда стояли два милицейских "уазика". Мой "шевроле" благополучно отдыхал на стоянке напротив подъезда в компании "Жигулей" и серой "Волги". Похоже, он не привлек внимания милиции. И это было хорошим знаком. Дурным признаком было другое. Во-первых, кто сообщил в милицию об убийстве? О нем могли знать лишь те, кто его совершил, или те, кто заказывал. Во-вторых, почему милиция прибыла именно тогда, когда в квартире находился я? Похоже, что кто-то специально организовал для меня "мышеловку", полагая, что я непременно в нее угожу. И я близок к этому. По счастливой случайности мне удалось выкрутиться. Но тот, кто звонил
– Не надо никуда звонить, Таня. Милиция уже прибыла, - сказал я. Она подскочила к окну.
– Ой, правда. А вы что, и милиции боитесь?
– Я боюсь всего, - сказал мрачно.
– Боюсь темноты, яркого света, насморка, инфекций, порчи, сглаза, хорошеньких девушек, впрочем, дурнушек тоже, манной каши, сомнительных связей, врагов, друзей, мороза, жары, слякоти. Страшно боюсь, что при переходе улицы меня собьет грузовик. Боюсь влюбиться, опоздать на работу и, наоборот, прийти слишком рано. Ты лучше спроси - чего я не боюсь. Я весь закомплексован, как ответственный политработник эпохи развитого социализма.
Таня впервые улыбнулась. Улыбка у нее была замечательная и мне очень понравилась.
– Как же вы живете?
– Вот так и мучаюсь. Давно бы уже умер, но я боюсь умереть.
Она звонко рассмеялась, воскликнула:
– Замечательно! С вами не соскучишься. И что же вы намерены делать?
– Хочу обратиться к тебе с просьбой, но страшно боюсь, что откажешь.
– И все же попробуйте, - лукаво глядя на меня, проговорила Таня.
И вовсе она не строгая, а совсем даже нормальная и славная девушка.
– Ты могла бы меня проводить?
– Конечно, что за вопрос. Это чтобы милиция ничего не заподозрила, да?
– Отчасти. Мне нужно вызволить свой "шевроле" со стоянки. Ты умеешь водить машину?
– Еще бы не уметь.
– Она снисходительно на меня взглянула.
– Я ведь занимаюсь автоспортом.
– Странный спорт для девушки.
– Отчего же странный? Очень даже нормальный.
– А штангой или, к примеру, боксом ты не занимаешься?
– Нет, нет, не бойтесь.
– Слава Богу!
– вздохнул я "с облегчением".
– Андрей Петрович, подождите, я сейчас переоденусь, - сказала Таня и упорхнула.
Я сел на диван, закурил. После того, как увидел труп Струмилина, меня почему-то не покидало чувство вины. Наконец понял, в чем дело. Вполне возможно, что причиной его смерти явился мой разговор с неизвестным мужчиной в приемной директора ресторана. Ведь он явно принял меня за Струмилина! А я вел себя не лучшим образом, даже не пожелал разговаривать с незнакомцем, не захотел выслушать. В моем положении это было естественным. Но он-то принимал меня за Вениамина! Вполне возможно, что именно мое поведение и явилось причиной убийства. В таком случае Роман не мог быть к нему причастен, так как знал наверняка, что вместо Вени в ресторане был я. Да, но кто в таком случае позвонил в милицию и сообщил об убийстве? Я ничего не понимал. И потом этот трюк Шилова с сигаретами, его нервозность, неуверенность? Что кроется за всем этим? Здесь сам черт ногу сломит.