Вызов
Шрифт:
— Так и будем стоять на морозе? — голос слишком старался не сойти за командный, оттого разил неестественностью. — Роваджи, ещё слишком рано. До полуденной службы нас точно не примут. Может, пройдёмся?
Ро моргнул, соображая. Города он не заметил. Тот был мал и прозрачен в тени хребта, и до него ещё не доставало солнце. Да и городом это селение было сложно назвать: несколько широких улиц, расходящихся лучами от центральной площади и храма. Выше, на горбах скалистых гор, поблёскивала светлым камнем пограничная крепость.
Их высадили в стороне. Дилижанс покатился прочь, не собираясь задерживаться здесь, на отшибе, и повёз оставшихся пассажиров куда-то на запад. До Оплота
— Понимаю, тебе не терпится её увидеть, — продолжил говорить капитан, словно считал своим долгом заполнять не только пробелы в образовании воспитанников, но и внезапно возникшую тишину.
Ро мог бы с ним поспорить. Не терпится увидеть мать? Тогда, в самый худший из дней, он бежал за ней, кричал, умолял взять его с собой, остаться, вернуться и безуспешно пытался вырваться из рук военных, когда его тащили по коридору в казармы. Проходившие мимо кадеты смотрели с недоумением, а некоторые открыто насмехались. Где это видано, чтобы десятилетний (или сколько там ему?) отрок бился в истерике и звал мамашу? Халасатец, чего с него взять?! Алорцы всегда считали соседей капризными неженками, потакающими любым мирским слабостям. А слабость избранный народ презирал.
Шли годы, а раны не заживали. Ро поклялся себе больше ни к кому не привязываться, никому не верить, ведь всякий улыбнувшийся ему человек неизменно отворачивался и исчезал. Но старую и единственно ценную связь он так и не смог заглушить. Оставалось лишь делать вид, что ему наплевать, каждый раз, когда капитан протягивал вскрытый конверт.
— В любом случае, я горжусь тобой, — не дождался ответа сопровождающий. — И мать гордится. Из тебя не получится хороший солдат, но лишь потому, что я вижу в тебе офицера. Придётся ещё постараться, но скоро, помяни моё слово, ты возвысишься до лейтенанта и наконец-то осознаешь и прочувствуешь всё то, о чём я тебе говорил.
Желая умереть на месте, Ро помотал головой. Его и без того штормило из-за угасающей матери и из-за чёткого намерения сбежать, а непрошенная помощь капитана уже начинала походить на пытку раскалённым железом. Старший офицер выпросил — нет! — отвоевал этот внеплановый отпуск, чтобы у закончившего обучение воспитанника была возможность проститься. Состояние матери ухудшилось месяц назад, и лекари полагали, что ей отмерены считанные недели, если не дни. Надежды поспеть не оставалось, но капитан подключил все свои связи и положение, чтобы доставить уже, считай, бывшего кадета в Оплот. Чтобы тот предал его.
— Ты, надеюсь, простил её? — продолжил потрошить душу сопровождающий. — Если нет, то самое время. В любом случае, скажи ей, что счастлив и благодарен за всё, что она для тебя сделала. Отпусти её с миром и награди покоем.
Бред. О каком покое шла речь? Может ли быть что-то более будоражащее, чем эта встреча? Как нож в сердце и провернуть. Ро не понимал, что ему делать и как себя вести. Войти к ней и смотреть, как она рыдает и тянет к нему тонкие руки? Или как смиренно уставилась в потолок, читая тихую молитву? Броситься к ней и крепко обнять, прижимая, как она должна была держать когда-то, не позволяя чёрствым сородичам отобрать? Присоединиться к чтению молитвы, глуша ядовитую горечь? Шутить, улыбаться? Солгать, что всё не напрасно? А может расшибиться о стену или выйти в окно? Даже попытка обойти вышколенную пограничную
— О чём думаешь? — спросил капитан, взирая на опустошённое лицо кадета.
Ро думал о том, что он плохой сын, пусть, справедливости ради, она не самая лучшая мать. Но он её любил со всеми её причудами, подгоревшими пирогами, ушлыми дружками и фальшивыми письмами.
— Вам никогда не нравились мои мысли, — вздохнул воспитанник и постарался затолкать щупальца своих терзаний как можно глубже в пучину души.
— Некоторые из них я до сих пор нахожу блестящими, — не согласился сопровождающий, имея в виду решение задачек и придумки по тактике.
— Возможно, я ещё сумею вас удивить, — проворчал Ро и отстал на пару шагов, чтобы спастись от гнетущего внимания.
Со всеми необходимыми бумагами на воротах их не задержали. Офицер имел множество причин здесь находиться, а солдат в форме выпускника кадетского корпуса расценивался обычным сопровождением. Хотя всё и было наоборот.
Ро нервозно поглаживал рукоять рапиры, которую теперь имел право носить сутки напролёт, не снимая и не сдавая в оружейную, как раньше после тренировок. А шерстяной котан, надетый по погоде, теперь не был опостылевшим серо-коричневым, а сменился не менее скучный — серо-зелёный. Свидетельство позора оставалось на месте — на левом плече. Ровный лоскут красной ткани с обмётанными краями, повязанный вокруг руки. Начищенные ботфорты и пряжки на новенькой портупее — такой, что можно будет ещё долго подгонять под себя. К пятнадцати Ро значительно вытянулся, но уже было понятно, что по меркам алорцев рост у него будет средний. А вот в ширину ему ещё расти и расти, избавляясь от подростковой изящности. И всё же в нём уже отчётливо угадывался ладный мужчина с широкими плечами и правильной осанкой. Год-другой, и сам себя не узнает.
В довольно худом заплечном мешке тряслись сухари и походные галеты, набранные в дорогу и про запас, а в потайном кармане, старательно пришитом изнутри, пряталась бумага с печатью. Если не будет иных идей, придётся подделать выездной пропуск и надеяться, что не придерутся. Только бы отделаться от надзирателя.
Капитан и его подопечный шли по чистой улице. Каждый смотрел в сторону, молчал и думал о чём-то своём, но оба знали, что это последний день, проведённый вместе. Возможно, они давно надоели друг другу, особенно за последние полгода. Чем ближе распределение, тем больше внимания выпускникам. Наставники знали их сильные и слабые стороны, фокусировались на первых, но не забывали и о последних. Кадеты готовились уже не по общему плану, а так, чтобы войти во взрослую жизнь с прилежным соответствием той роли, которую им уготовили командиры. Будь то пехота, артиллерия, флот, инженерное дело, разведка или что-то другое.
Ровные прямоугольные здания украшали стройные колонны, но на этом красоты городка заканчивались. Белый камень казался блёклым серовато-жёлтым в тени Багрового хребта, а принесённая ветром глиняная крошка скапливалась между плитами под ногами и смотрелась не иначе, как грязь. Всё вокруг — жилые дома, поделённые между общинами. Женщины и мужчины сами выбирали с кем жить и спать, сбиваясь в небольшие, а иногда и многочисленные группы. Внешний порядок нарушали лишь крики малышей, гонявшихся друг за другом вокруг постамента. Совсем крохи, но уже через год-другой их отдадут на воспитание государству. Сыны и дочери солнцеликого должны работать и пожинать плоды своих трудов, а не возиться с обузами. Алуар обо всех позаботится: взрослым — дело, время и силы, детям — опеку и кров.