Взаперти
Шрифт:
Дебора замерла, прислонившись к стене. В руках она крутит серебряный кинжал. Зеленые, хищные глава прищурены.
— Мило пообщались? — Она холодно улыбается. Вроде бы приветлива, но о нее веет морозом. — Джаспер такой… сентиментальный, когда дело касается тебя. Хочет насладиться каждым моментом мести…
Я не настроена на скандал, но избежать его, похоже, не получится. Прижимаю конверт к груди, но Дебора лишь презрительно фыркает. Правда, ее лицо быстро становится непроницаемым.
— Что ты тут забыла? — бросает Дебора уже совершенно серьезно,
— Не твоё дело, — отмахиваюсь, пытаясь обойти.
Она перекрывает путь, запах её духов — жасмин и что-то едкое — режет нос.
— Ты же знаешь, что он не будет с тобой. Никогда, — её голос ровный, но в уголке рта дёргается. — Ты ему… противна.
Спина упирается в стену. Карго каркает за дверью, словно вторя ей.
— Ой, ты ревнуешь? — хмыкаю, закидывая голову. — Не ожидала от тебя такой банальности. Открою тебе секрет. Мне Джаспер тоже противен. Вы оба больные на голову и стоите друг друга.
Дебора хватает меня за рукав, её ноготь впивается в кожу.
— У меня нет повода для ревности, а вот ты врёшь, иначе бы не отиралась у его комнаты. Джаспер забудет твоё имя, как только захлопнется дверь. А ты… — Она резко отпускает, будто обожглась. — Ты не выдержишь и месяца. Твоё место под маяком, с остальными.
— Ты такая милая, Дебора! — выплёвываю я.
А в голове проносится. «С остальными». Маяк самоубийц. Дрожь прокатывается по спине, но я впиваюсь ногтями в ладони и шиплю.
— Не дождёшься!
Прохожу мимо, толкнув плечом. Она не двигается, но её шёпот преследует:
— Проверим, Дана. Проверим.
Бегу по коридору, пока каркающий смех Карго, вырвавшегося из покоев Джаспера, не сливается с гулом в висках. Конверт прижимаю к животу. «Полночь. Маяк». До встречи с призраками — несколько часов. Наверное, стоит затаиться и постараться за это время не влипнуть в неприятности.
Сначала иду в душ, и в камине в нашей комнате сжигаю записку от Давида. В этом месте я никому не могу доверять.
Только убедившись, что от письма остался один пепел, немного успокаиваюсь. Сушу волосы и выхожу из комнаты. Куда направлюсь, пока не знаю. Но здесь точно желания сидеть нет. Мелькает мысль прийти на маяк пораньше и ждать Давида там. Эта идея, пожалуй, мне нравится, и я решаю так и поступить.
У меня еще есть время, и я совершенно точно не хочу коротать его в комнате, куда в любой момент может заявиться Дебора и, чего хуже, притащить с собой Джаспера, поэтому я решаю, что выпить на ночь горячего чаю и что-нибудь сжевать — это неплохая идея.
Столовая почти пуста. Пахнет пригоревшим кофе и тоской. На раздаче — гора грязной посуды, пара засохших круассанов под стеклянным колпаком. Беру бумажный стаканчик, наливаю чай из термопота, нахожу пару печенок рядом с теми же непонятно как уцелевшими в течение дня круассанами (обычно голодные студенты сметают все).
Сейчас здесь по сравнению с днем немного народа, но все равно больше половины столиков заняты. Столовая не самое плохое место, чтобы
Он вырос. Вытянулся, плечи стали шире, скулы — острее. Но глаза… всё те же. Холодные, как лезвие ножа перед ударом. Он меня всегда пугал, раздражал и, что греха таить, интриговал. Если бы не это… кто знает, возможно, я бы не пошла за ним тем вечером и не увидела… то, что увидела. Самое противно, я до сих пор не понимаю, насколько я права тогда, три года назад. Очень долгое время я считала, что отправить Джаспера сюда — это правильная идея, даже если пришлось немного приврать. Никто же не виноват, что я смалодушничала и не проследила за парнем до конца.
Прижимаю стаканчик к груди, пробираюсь к дальнему столику у окна. Занавески из грубого льна колышутся от сквозняка, за стеклом — вечный серый двор, сейчас погруженный в темноту.
Сейчас здесь очень тихо и спокойно, тихие голоса, смешки. Я рада, что никто ко мне подходит, не хочу оправдываться перед новыми друзьями и объяснять, куда я спешу на ночь глядя.
Киран врывается в столовую как ураган, сразу же разрушив царящее здесь спокойствие. Задевает плечом парня у входа — тот летит в стену, роняя очки. Киран возвышается над ним, дыша ненавистью. Ждёт ответа. Но жертва лишь бормочет извинения, подбирая разбитые линзы. Киран сдавленно ругается, обводит ненавидящим взглядом помещение, но не обнаружив того, когда искал, уходит, хлопнув дверью так, что дрожит люстра.
— Идиоты. Вокруг одни неуравновешенные идиоты, — бормочу я в чай, наблюдая, как три девушки влетают в столовую, словно стайка испуганных воробьёв.
— … папа договорился! За мной пришлют паром в четверг! — восторженно щебечет блондинка, прижимающая к груди альбом. Та самая, что вчера пялилась на меня в художественной студии. Теперь её голубые глаза сияют. Мои бы тоже сияли, если бы была возможность послезавтра свалить отсюда. — Сказали, что мой «эмоциональный фон стабилизировался». Ха! Просто мама наняла лучшего адвоката…
Стаканчик сминается в руке. Горячий чай льётся на пальцы. Они могут уезжать. Просто… уезжать. Если у тебя есть родители, которым не всё равно. Если ты не сожгла все мосты.
«Еще два часа, — повторяю про себя, как мантру. — Всего пара часов — и этот кошмар закончится. Я уверена, Давид что-нибудь придумает».
Выливаю недопитый чай в горшок с засохшим фикусом. Растение вряд ли оценит, но не думаю, что я первая.
Выхожу из столовой и иду на улицу, сердце колотится в груди, а ладони стали влажными. Охранник у ворот зевает, уткнувшись в магфон. Проскальзываю в тень кипарисов — их острые ветви царапают лицо. Ветер воет в ушах, но я всё равно слышу собственное дыхание — прерывистое, как у загнанной лисы.