Взбираясь на Олимп

Деева Ясна

— Боженька, я знаю, что ты есть, знаю, что ты слышишь просьбы людей и помогаешь им, если они того достойны. Прошу, помоги мне. Я понимаю, что моя просьба ничтожна, в сравнении с просьбами других людей. Ведь в мире происходит столько зла, несправедливости, люди страдают. Но я все равно прошу тебя, не отворачивайся от меня. Я в жизни ни сделала ничего плохого, никого не обидела. Помоги мне, боженька. Я хочу поступить в театральное, очень хочу. Ты только помоги поступить, с остальным я справлюсь. Дай мне силы и уверенности. И немножечко везения. Я буду тебе благодарна, — прошептала я, — нет, это неправильно. Боженька, помоги тому, кому действительно нужна помощь. И в первую

очередь детям! Вот так будет правильно, а я сама справлюсь!

Я легла в кровать и уснула. Спала плохо и мало. Мы с Наташей встали рано, чтобы подготовится и еще раз отрепетировать все. Надели платья, туфли, волосы собрали в хвост — все как пишут в интернете. Наташка не сдержалась и накрутила волосы на плойку, у нее получился огромный пышный хвост. От косметики она тоже не смогла отказаться и наложила камуфляж.

— Давай я тебя накрашу, — предложила Наташа.

— Не надо, мы же читали, никакой косметики.

— Ну, чуть-чуть то можно. Иначе как они меня разглядеть смогут.

Закончив сборы, мы подошли к зеркалу. Высокая, крепкая, или как еще говорят, дородная Наташка была в мини платье цвета бордо и модных туфлях на высокой шпильке. Ее длинные русые волосы с рыжеватым отливом, собранные в высокий хвост, открывали круглое лицо с высоким лбом и пухлыми губами, тщательно накрашенными помадой. А рядом в синем платье в белый горох и в старых босоножках стояла я. Невысокая, худая, с красными от недосыпа глазами.

Наташка была из обеспеченной семьи. Ее отец владел сетью ювелирных магазинов. Родители Наташки сначала были против ее поступления в театральное, говорили, что это не ее. Но когда они узнали, что их дочь вместе со мной моет посуду и натирает полы в местной кафешке, чтобы заработать денег для поступления в театральный институт — передумали. Они серьезно отнеслись к выбору Наташи, поддержали. Наташкин телефон вздрагивал каждые пол часа после нашего прибытия в N., а из телефона раздавались одни и те же фразы: «Ну, как ты, все хорошо?».

У меня все иначе. Моя мама против моего выбора. Она считает, что мне нужна настоящая профессия, которая прокормит меня и моих будущих детей, если вдруг муж уйдет, как мой отец, и если второй муж тоже уйдет, как отец моего братика. Узнав о моем решении поступать в Nский театральный институт, она сначала долго ругалась, потом вроде бы смирилась. Но сказала, что помогать никак не будет. И если вдруг я приду к ней просить милостыню, спустит меня с лестницы. А если не поступлю и вернусь домой, то мне придется пойти работать, чтобы оплачивать свое проживание в маминой квартире. Именно этим я и должна была заняться после окончания школы, такой был план на меня у моей мамы. Что тут еще сказать, родителей не выбирают. Наверное, из-за страшной действительности, которая ожидала меня, останься я у себя в городе, меня так тянуло в сказочный мир театра, где можно стать кем угодно и прожить тысячи разных жизней, вместо одной ничтожной. Еще раз осмотрев себя со всех сторон, перекрестившись, мы отправились в институт на творческий конкурс.

Глава 2

Вывернув из-за угла дома, мы вышли на центральную городскую площадь. Городская площадь плавно переходила в набережную. За узорной оградкой, в объятиях солнечных лучей, блестела река. Лето, конец июля. Волнительный озноб изредка пробирал меня, но, глядя на Наташу, которая бойка шагала рядом, я успокаивалась и шла навстречу своей мечте.

— Как тут оживленно сегодня, — сказала Наташка, — наверное, митинговать будут.

Все скамейки на площади и набережной были заняты. Молодежь рассеялась по площади небольшими группами

и что-то активно обсуждала. Я вслушивалась в их разговоры и пыталась понять, о чем они говорят с такими воодушевленными лицами, выпучивая глаза и размахивая руками. К концу площади нам с Наташкой пришлось прижаться вплотную друг к другу, чтобы пройти через толпу. Галдеж стоял такой, что перекрывал звуки проезжающего трамвая. И тут, по обрывкам фраз, которые до меня долетели, я поняла, что все эти люди — поступающие.

— Наташ, это же поступающие, — осторожно сказала я.

— Быть не может, слишком много, — ответила она, оглядываясь вокруг.

— Ку-ка-ре-ку, — прокричал в толпе громкий мужской голос.

— Чуть свет уж на ногах! И я у ваших ног, — продекламировал другой.

Сомнений не осталось, это были поступающие. Мы подошли к пешеходному переходу, который соединял площадь с центральной улицей. На этой улице располагался театральный институт.

— Смотри, — сказала я Наташке, кивая головой в сторону института.

Здание, прикрытое кронами двух толстенных тополей, было окружено народом. По обе стороны от института тянулись длинные очереди на пару кварталов.

— Одуреть! Вот и идиотики! — сказала Наташка.

— Вот тебе и пятьдесят человек, — сказала я.

Мы пробрались к институту. Две скамейки, стоящие у здания были завалены пакетами и дорожными сумками. Вокруг толпились молодые красивые парни и девушки, их было так много, что как говорится «плюнуть было некуда». Девушка, сидя прямо на асфальте, с листами в трясущихся руках нашептывала себе под нос знакомые строчки из Цветаевой. Рядом парень играл на гитаре и пытался петь Высоцкого. Другой высокий крепкий парень, размахивая руками, читал Маяковского. Под толстым тополем сидела девушка и рыдала, другие девушки сначала пытались ее успокоить, а потом почему-то сами начали рыдать. Мы с Наташкой стушевались.

— Надо было раньше прийти, — шепнула мне на ухо Наташа.

— Смысла нет раньше приходить, слушать после одиннадцати начнут, а сейчас только девять, — сказал голос из-за спины. — Вы так все нервы потратите, стоя тут, вон, видите, под деревом уже истерия началась.

Мы оглянулись, позади стоял высокий симпатичный парень.

— Я Павел, — представился парень, — Смаковский.

— Я Наташа, а это Надя, — представилась в ответ Наташка.

— Вы не местные? — спросил Павел.

Мы кивнули.

— Я так и понял. Подруги?

Мы снова кивнули.

— Ха. А если одна из вас поступит, а другая нет?

— Это ничего не изменит, мы так и останемся подругами, — уверенно ответила Наташка.

Мне было приятно слышать такое, я бы тоже так ответила. Но, когда я представила, что Наташка поступила, а я нет, мне стало неприятно. Я старалась выглядеть добродушной, улыбалась, но эта мысль не давала мне покоя. Похоже, что моя гордыня не могла смириться с тем, что подруга может поступить одна, без меня. С этой минуты я воспринимала Наташку также, как и остальных окружавших меня девушек — как конкурентку.

— Вы уже записались? — спросил Павел.

— Куда? — спросила я.

— Зачем? — спросила Наташка.

— Вон, видите, второкурсники сидят, — сказал Павел, указывая на двух парней, которые сидели на ступенях крыльца института, — они составляют списки. В институт всех сразу запускать не будут, только группами по десять человек. Идите, запишитесь, я уже записался в первую группу. Пойду первым, чтоб не мучится.

— А что все уже записались? — нервно спросила Наташка.

— Не, только самые наглые, хе. Остальные еще не вкурили, что к чему, — ответил Павел, — ну, идите.