Взлёт и падение. Книга вторая. Падение
Шрифт:
– Как козе баян, – отмахнулся Григорий, – не до него. Мы что новички? Полосу не найдём?
– И я тоже так же подумал, командир.
И стартовые полотнища полётели в общую кучу с барахлом, которого в изобилии набрал Кутузов на базе.
Ужасным треском огласила окрестности запущенная техником помпа, закачивающая в полуторатонный бак самолёта ядовитую жидкость. Три минуты грохота и бак полон.
– Ну что с богом? – отбросил Григорий сигарету. – Откуда начнём, агроном?
– Вот с этого
– Понятно. Ты пока отдыхай, – кивнул второму пилоту, – мы с Евгением полетаем. А ты, Лёша, осмотрись тут. Проверь ночную стоянку, заправку и прочее. Да что тебя учить. Чёрт, ну и жара! От винта!
Они взлетели и на бреющем полёте взяли курс на поле. Самолёт довольно ощутимо раскачивала болтающаяся в баке жидкость.
– Не разучился? – спросил Долголетов.
– Нормально! – сдержанно ответил Митрошкин. – Больше года с жидкостью не летал.
Вышли на поле, на высоте 50 метров осмотрелись. Сигнальщики, завидев самолёт, высоко подняли красно-белые сигнальные знаки на длинных шестах.
– Там сразу в конце поля высоковольтная линия, видишь?
– Угу! – промычал по СПУ Митрошкин. – Придётся раньше в набор уходить.
– Ничего, потом пару заходов вдоль линии сделаем. Пошли на заход.
Самолёт резко накренился и со снижением пошёл к земле. На высоте 5 метров, когда, казалось, катастрофа неизбежна, он выправился и понёсся на поле вдоль створа сигнальщиков. Те, поняв, что их увидели, опустили свои знаки и на всякий случай попадали на землю. Когда прямо на тебя со страшным рёвом несётся двадцатиметровая в размахе железяка, становится жутко.
– Сброс!
Григорий повернул рычаг. Словно клубок разъяренных змей зашипел сжатый до десятков атмосфер воздух, открывая клапаны подачи жидкости в распылительные штанги под крыльями и за самолётом, искрясь на солнце, словно вспыхнувшая радуга расцвёл сорокаметровый шлейф распылённых на мелкие капли химикатов. С земли это было красивое, эффектное зрелище. Словно огромное одеяло шлейф стал медленно оседать на землю.
По фонарю кабины то и дело стали ударять какие-то твари. От удара они погибали мгновенно и размазывались по стеклу, ухудшая обзор.
– Чёрт, что это? – спросил Митрошкин, не отрываясь от управления и не на секунду не выпуская из видимости землю. Отвлечение от земли тут смерти подобно.
– Ты никогда не работал с саранчой? – спросил Григорий.
– Не приходилось. Это кузнечики что ли?
– Они самые. Мы их тысячами убьём и без яда.
– Они же нам весь самолёт испоганят.
– Ничего, отмоют потом. В набор!
Самолёт перед проводами ЛЭП резко взмыл вверх и начал разворот на повторный заход. Сигнальщики быстро отмерили саженями сорок метров и снова подняли свои знаки, попадав
За 15 минут они сделали шесть заходов на поле и вылили полторы тонны ядовитой гадости. Самолёт сажали с открытыми форточками, так как лобовые стёкла все были заляпаны красно-зелёными останками кузнечиков.
– Мать твою! – ахнули рабочие, потрогав кромки крыльев и посмотрев на фонарь кабины. – Да сколько же их там?
– Так, так! – засуетился Кутузов и завертел головой, выбирая из рабочих мужика покрепче. Ткнув в него пальцем, спросил: – У тебя голова не кружится?
– Если когда переберу – кружится, – осклабился тот.
–С перебора у всех кружится, – отмахнулся техник. – Вот тебе бачок с водой, вот тряпки. Будешь после каждого полёта забираться на самолёт и мыть стёкла фонаря.
– Какого фонаря? – вытаращил глаза мужик.
– Это кабина пилотов так называется.
Только тут до Митрошкина и второго пилота дошло, зачем Кутузов прихватил с собой массу различного тряпичного хлама.
– Хоть у нас в воздухозаборнике и решётка, – сказал Митрошкин, – но… не забьют ли нам его эти твари? Шлёпнемся на поле вместе с кузнечиками.
– Я периодически буду проверять его, – успокоил Кутузов. – Так положено на таких работах. В кабине, небось, жареными кузнечиками пахнет?
– Ещё как!
Рабочие удивлённо посмотрели на техника и засмеялись. В кабине жутко воняло химикатами.
– Кузнечики попадают на рёбра охлаждения цилиндров и тут же поджариваются, так как температура двигателя 200 градусов, – пояснил Кутузов. – Дошло? В некоторых странах жареные кузнечики – ужасный деликатес и стоит столько, сколько вы за месяц не получаете, – пояснил он.
– Да мы тут давно вообще ничего не получаем, – ответили ему. – А про деликатес этот не заливай. Кто ж эту мразь жрать-то будет?
– Ещё как жрут. И не жрут, а вкушают. Это дефицит.
– Эко, дефицит! Вон его сколько летает!
– Там где его вкушают, он не летает табунами.
– Степан, собирай в мешки их, – посоветовал другой рабочий. – Этот, как его, бизнес сделаешь. Пару мешков продашь и разбогатеешь. Один коньяк пить будешь. Ха-ха-ха!
– Тьфу! – сплюнул Степан. – Сам собирай!
Сделали ещё полёт, мужик, кряхтя, полез на спину самолёта мыть стёкла, а Кутузов, подтащив к двигателю стремянку, полез проверять воздушный тракт.
После пятого полёта Долголетов покинул кабину.
– Летай! – сказал он Митрошкину. – Талант от времени не ржавеет. Чего я сидеть тут буду? Даже ни разу в управление не вмешался.
К вечеру они обработали два поля. Теперь любая гадость, туда севшая и попытавшаяся заняться пожиранием урожая, там и останется. Уже в качестве удобрения.