Взлет
Шрифт:
— Меньше тряпки сделай! — решил я уменьшить время замедлителя.
Учитывая то, что ветер в полете еще более ускорит время сгорания пропитанных тканевых отрезков, есть возможность, что снаряды взорвутся в полете, тогда, по инерции движения, что-то, да попадет на корабли. Учитывая, что дождей не было уже как дней семь, а солнце не прекращало палить, вражеские судна могут вспыхнуть, как спичка в иной реальности. Хотя, бывали такие спички, что исчиркаешь весь коробок, а ни одной не зажжешь.
— Бей! — не так уверенно, как раньше, скомандовал Геркул и снаряды полетели.
Один горшок взорвался в метрах тридцати
Второй снаряд перелетел… жаль. У самой воды он разорвался, жидкость попала в воду, но несколько в стороне, так что не повлияет на ход боя, даже продолжая гореть на реке. Но то, что из двух снарядов один попал в цель, пусть и частично, уже успех.
— Перезаряжай огнем с поправками! — принял я решение.
Да, останется только шесть горшков, но враг об этом знать не может, так что будут идти на штурм, осознавая, что в любой момент может прилететь огонь. Человек, особенно в этом времени, когда для борьбы с этой стихией не хватает ни средств, ни организации, боится огня. Недаром поговорка сохранилась: «бояться, как огня».
Тем временем, плоты, большая часть из них, так как три все же не справились с управлением и их сильно отнесло в сторону, ближе к нашему берегу, приблизились к первому вражескому судну. С берега перенесли стрельбу от этого и ближайшего корабля к тем, что находились рядом с горящим плавательным средством, стремительно превращающегося в «неплавательное».
Арбалетчики и лучники, которые находились на плотах, по большей части все же последние, стали более интенсивно работать по противнику, не давая тому и носа показать из-за щитов. На корабле мало того, что было меньше людей, чем на окружающих его плотах, так стрелять было не совсем удобно, потому что плоты заходили с кормы.
Но сейчас, когда наши примитивные доставщики десанта стали обступать корабль, интенсивность ответной стрельбы увеличилась. Вот только, для вражеских лучников все равно было неудобно стрелять, так как для того, чтобы разрядить свой лук, мало того, что нужно подойти вплотную к борту корабля, так и нагнуться. А тут уже можно нарваться и на палицу, летящую в стрелка.
Цепляясь баграми и закидывая веревочные петли даже на вражеских воинов, четыре плота пристыковались к кораблю. Другие, борясь с течением, продолжали выцеливать противника из луков, находясь поодаль. Просто не хватало места возле одной ладьи, но, если того потребует ситуация, иные могли пристыковаться к плотам и так перебраться к врагу. Атаке подвергся только один корабль, так как было принято решение поодиночке выбивать врага, держа остальные судна в напряжении от каменного и огненного обстрела, беспокоя обстрелу с берега.
Быстро перекинув мостики, союзные войны, решительно, не проявляя никакой толики сомнений, устремились на палубу вражеского судна. Я заметил, как на одном из кораблей, том, что стоял недалеко от ныне уже догорающего, стали подымать канаты с камнями, а где их и напрочь рубили. Ничего не сделать, убежит. Или нет?
—
— Хвала тебе Боже наш Исус Христос! — выкрикнул Геркул, опередив всплеск моих эмоций на мгновение.
Я так же закричал от радости под воздействием переполняемого организм адреналина. И было чего. Два кувшина, попали в цель. Один, ударился о борт и моментально поджег его, ну а второй, взорвавшись в воздухе, почти что над кораблем, одарил судно большинством огненных подарков, что устремились вниз, расчерчивая остатки сумерек, приближая ясное солнечное утро.
Горели люди, они кричали звериными голосами, одни стали метаться по палубе, «заражая» огнем и соратников и многие предметы на палубе, другие падали в воду, не соображая, что были облачены в брони, что не оставляло шансов выплыть. Это было страшно, но главное, что большая часть распространяемого в округе страха приходилась на врага.
Уже кипела схватка за арьергардный корабль, Наши воины шли на приступ со щитами, но без доспеха. Наибольшую опасность в таком абордаже представляло падение в воду. Если на воине будет железо, то без шанса. Так что копья, которыми кололи моих соратников частью достигали своей цели и, то и дело, но скидывали воинов, что взбирались на мостики. Сложность абордажу добавляло и неустойчивое положение плотов.
Но вот Стоян, а его силуэт я мог отличить, спрыгивает на палубу корабля и начинает крутиться, с мечом в руках, отваживая врага от себя. В это время на вражеском корабле появляются еще союзные воины. Они колют и режут мечами, оттесняя уже бывших хозяев судна в сторону и, порой и ценой своей жизни, давая возможности взобраться на корабль соратникам. Некоторые враги уже прыгают в воду, до того скинув с себя шлемы и кольчуги.
— Ну зачем? Можно же было добить и без этого позерства, — сказал я в голос, когда Стоян начал поединок с одним из вражеских воинов, который выглядел, как командир, в хорошей кольчуге, с добрым шлемом, с мечом.
Остальные воины, как союзные, так и вражеские, смиренно смотрели на своих лидеров, которые решили выяснить отношения в честном поединке. При этом было очевидно, что команду корабля уже почти что дожали, но на тебе — поединок.
Между тем, воины стоили друг друга, показывали отличное владение оружием, ловкость и силу. Вот вражеский командир наносит сильнейший удар мечом, Стоян успевает подставить клинок, но валится на палубу, перехватывая свой же меч и второй рукой, левой, взявшись за лезвие.
Я не вижу отчетливо, как льется кровь с ладони левой руки десятника, но мое воображение дорисовывает картину. Казалось, что все, мое войско потеряло пусть и строптивого, но сильного и умелого воина и командира, но Стоян, все же не сдавался, не позволял, навалившемуся на его врагу продавить меч до горла десятника.
Вдруг, Стоян убрал леву руку, одновременно чуть сместился вправо, оставляя пространство возле себя, куда и завалился противник, меч которого съехал по клинку десятника. Резко выхватив нож из-за сапога, Стоян нанес один удар засапожником в бок завалившегося врага, после еще… еще… еще. Десятник, будто вошел в состояние аффекта, все ударяя и ударяя ножом в одно и то же место на теле своего поверженного врага. Или он с одного удара не пробил кольчугу?