Взлет
Шрифт:
Столько рыбы я не видел за всю свою жизнь не разу. Тонна? Две? Три? Не знаю, не успевал оценить объемы, так как был организован целый конвейер, где двадцать человек тягали бредни, ну а человек пятьдесят сразу же чистили рыбу, другие тут же ее солили. А еще мы добыли три десятка уток и вырезали, вот такие мы «геноцидники», большую семью бобров в заводи.
Так что жить можно, сражаться так же. Даже достаточно питаться и много спать. В этом времени и так заведено днем спать, так что проблем с тем, чтобы уснуть ни у кого не возникало. Ну а правильная организация порядка в осаждаемом объекте — это залог удачного сопротивления.
—
«Витаминчик С не повредит, точно», — подумал я.
Были те воины, кто стал кашлять, выглядели вялыми и уставшими более должного. Усталость ли так подкосила иммунитет бойцов, или же то, что все рвутся напиться ледяной воды в жаркую погоду, но факт налицо. Не хватало какого ротовируса в лагере, но, вроде бы от этой заразы Бог миловал. Однако, поддержать организмы витаминами было бы неплохо. Есть еще мед, шесть бочек, но он на крайний случай, да и перед боем думал раздавать воинам его с овсяной кашей. Пусть у моих ратников будет чуточку больше энергии, чем у врага, может улучшенная реакция и выносливость кому и спасет жизнь.
— Скоро переговорщики будут, — сказал Ефрем, неизменно следующий за мной.
— Будут, не могут не быть, — подтвердил выводы десятника я. — Но тебе пока наказываю посчитать все наши припасы, людей, распределить норму выдачи еды на неделю и на месяц.
— Сделаю, — отвечал, поднаторевший в хозяйственных делах, воин.
Месяц… Не приведи Господь нам столько тут стоять. Но лучше иметь цифры в голове, да и на бумаге, чем дождаться голода. Это сейчас только кажется, что большое количество развешенной на веревках рыбы, как и той, что засаливали в бочках, много. На самом деле, почти девять сотен воинов съедят все запасы меньше чем за неделю, если дать волю, даже с кониной и со всем овсом, с остатками ячменя.
— Тысяцкий, там рынды твои лепешек напекли с доброй рыбкой, икры достали, как ты любишь, поснедай, — сказал Ефрем, удаляясь.
Вот словно мамочкой стал десятник после того, как прочувствовал свою вину, что не уберег ни меня, ни коня Самсона, моего любимчика. Нога моя уже сносно, сильно не болит, ходить могу, все-таки ушиб получил, синяки от попаданий стрел сходят, а гипперопека от Ефрема все не заканчивается. Но нужно быть глупцом, чтобы отказаться от хорошего обеда. А ржаные лепешки со стерлядью и икрой в прикуску — отличный сытный обед, особенно в наших условиях.
Но поесть оказалось недосуг, тем более поспать.
— Переговорщики! — прокричали с передового наблюдательного пункта, которым является одна из трехпостроенных вышек у стены.
Это и обзорные площадки, высотой в метров семь каждая, ну и рабочие места для лучших лучников. На вышке могут расположиться сразу четыре стрелка, что уже немало и дает возможности прицельно стрелять на расстояние до ста метров, с возвышенности пускать стелы вниз более сподручно, чем наоборот. Им то и будут даны с избытком стрелы нашего «калибра».
Через некоторое время ко мне подошли троемужчины, ну а четвертого привели. Геркул, Алексей — это мои, получается, замы, Аепа, все не сидится ему, так же пожелал участвовать в переговорах. А привели Изяслава Стародубского.
— Князь, ты чего хочешь? — обратился я к Изяславу, чтобы решить с ним и перейти к насущным делам.
— Отпусти меня
— Но ты же не Козел? А я не баран, чтобы отпускать тебя именно сейчас, когда ты смог рассмотреть все наши укрепления. Так что побудь в яме. Там и безопасно, да и сытно, тебя кормят лучше, чем моих воинов, — отмахнулся я от князя и его, не взирая на возмущения стародубскоговластителя, увели.
Но позже нужно будет обязательно сделать выговор тем, кто охраняет ценного пленника. Если мне нужно поговорить с Изяславом Давидовичем, так я об этом обязательно скажу, ну ежели молчу, так пусть себе и сидит, червякам рассказывает о своих желаниях. Это все пиетет перед князьями. Поддались, видимо, на уговоры отвести ко мне.
— Друг мой, славный воин Аепа, по здорову ли ты, кабы идти с нами на переговоры? — спросил я, мягко намекая, что не особо-то и нужен мне в качестве парламентера ханский сын.
— По здорову. Я иду с тобой! — безапелляционно ответил Аепа.
Я не стал усложнять ситуацию и требовать, приказывать. Хочет? Пусть идет, но пришлось напомнить кипчаку, что я главный и мне говорить прежде всего, как и решение принимать.
— Там… Там… Богояр, — растерянно сказал Алексей, всматривающийся в тех троих воинов, которые выехали из лагеря мятежников и остановились в чуть более, чем ста метрах от подножия холма.
Переговорщиков от противника было трое. Одного я не мог не узнать. Да, это был отец. Опять он появляется в моей жизни и вновь, как встречаемся, так родитель на другой стороне правды находится. Вот как тут быть? Чувств сердечных не питаю, но Богояр, как я посчитал, стал исправляться, проявил заботу обо мне. Та соль, что он прислал мне, до сих пор помогает. К примеру, даже сейчас мы солили рыбу и конину именно отцовской солью. И теперь нам убивать друг друга. А ведь мог родитель и дальше не помогать, выгодный он «папочка».
— Если ты, Алексей, будешь так реагировать на моего отца, который сейчас нам враг и выступает в качестве переговорщика, то лучше останься тут, — сказал я.
— Прости, племянник… тысяцкий-брат, я сдержусь. В бою поквитаюсь, — сжав зубы, сказал Алексей.
Через пять минут мы уже направлялись к парламентерам. Нарочито, с большим и показным трудом, спускались с холма. Нечего знать врагу, что конница имеет выход из-за нашего укрепления. Враг может об этом узнать, но только когда донесут такие сведения те, кто сейчас на ладьях бросили камни и встали на середине реки. Вот им, речникам, должно быть видно.
Все мы, включая и Аепу, восседали на мощных конях с притороченными к седлам перьям. Половец так же пожелал на такой вот «красоте» проехаться. Чувствую, что скоро в степи резко поднимутся цены на перья от крупных птиц, что все и каждый начнет цеплять себе «красоту». Нужно что-то придумать, чтобы такое украшательство, не лишенное и практического смысла, было только у Братства.
Сын половецкого хана был в добротном доспехе, частично пластинчатым с умбоном на груди, но в этом он уступал нам, особенно мне. Панцирь для человека знающего, а тут многие знатоки, будет иметь большую цену, чем любой доспех, который сейчас есть на Руси и у половцев. Так что пусть думают вражины, стоит ли против нас идти, если такие доспехи имеем. Может и не тысячу с собой на тот свет заберем, а все три.