Взорванные лабиринты
Шрифт:
– И долго они стояли на улице?
– Секунд… тридцать, - ответил муж.
– Я проснулся, когда было уже почти шесть. А когда они отъехали, часы начали бить шесть.
– Вы хорошо запомнили машину?
– Не очень - она была закрыта от нас людьми. Обыкновенный полицейский фургон.
– Как выглядели профессор Фэтон и доктор Нейман?
– Они все время стояли к нам спиной. Правда, профессор на миг оглянулся. Лицо его было уже побрито.
– Вы проснулись от звука автомобильного мотора?
– Нет. Мотор фургона, кстати, работал почти бесшумно… Я это отметил про себя, когда они уезжали.
– Не заметили, была у кого-нибудь из них поклажа?
– Да, - ответил Рэктон.
– Профессор
– Больше ни у кого не видели поклажи?
– Нет. Могу повторить это под присягой.
– У вас никто не спрашивал о профессоре и его друге, кроме репортеров?
– Спрашивали. Минут через десять к подъезду подкатила малолитражка.
– Госпожа Рэктон улыбнулась.
– Очень симпатичный молодой человек долго звонил.
– Он не обращался к вам?
– Я сама вышла и сказала юноше, что профессора арестовала полиция. Мне стало его жаль.
– Он очень огорчился?
– Он чуть не заплакал на моих глазах.
– Номер машины не заметили?
– Даже записала. Минуточку, господин инспектор.
Госпожа Рэктон ушла в другую комнату и вернулась с записной книжкой.
– Она у меня молодец, - заметил муж.
– Ничего не упустит.
– Вот он - ДНК 138. Малолитражка фирмы «Чепрэ и Чепрэ».
– Опишите, пожалуйста, подробнее внешность высокого полицейского и молодого человека.
Госпожа Рэктон, то и дело закатывая к потолку глаза, подробно описала того и другого.
– Вы ничего не упустили? Может, вы слышали чьи-то голоса?
– Нет. Обо всем этом я уже рассказывала господину Муттону.
– Ничего не поделаешь - такая служба: вам рассказывать, нам слушать. А не было особых примет в фургоне, у полицейских?
– Нет, - пожал плечами Рэктон, - Мури сказала все. Вы меня простите, - поднялся он.
– Мне пора на службу.
Инспектор еще около получаса слушал госпожу Рэктон, изредка делая в своей записной книжке пометки. Просто удивительно, как много она знала о привычках профессора и как мало о его окружении. Наконец, Яви попрощался с ней и поехал в отель, где ему был заказан номер. Осмотр квартиры Фэтона он решил отложить на вечер. Пока следовало хорошо осмыслить ситуацию.
О существовании аппарата профессора Фэтона мир узнал второго января в 20 часов. Налет на квартиру был совершен в шесть часов утра третьего января. Следовательно, для организации и осуществления налета преступники имели десять часов. Если они местные, то могли не торопиться. Сработали они грубо, бездарно, почти в открытую. Значит, у них все-таки не было времени для подготовки. В любом случае, будь они здешние или нет, фургоном они могли разжиться только в полиции. Ведь ни один человек в стране не имеет и не имел в частном пользовании полицейского фургона.
В вестибюле отеля Яви ждал посыльный от Муттона. Пришлось ехать в комиссариат. Муттон доложил, что полиция провела в городе широкий опрос населения. Никто не опознал главаря похитителей. С особой пристрастностью были опрошены жители квартала, вблизи которого жил профессор Фэтон. Никто из них не видел полицейского фургона сегодня рано утром и не слышал звука автомобильного мотора.
Инспектор коротко поблагодарил комиссара и опять заперся в своем кабинете. Нужно было еще раз внимательно изучить рапорты, которые поступали от полицейских патрулей в ночь со второго на третье января. Сверяя рапорты с маршрутами движения патрульных машин, инспектор убеждался, что они соответствуют маршрутам и по времени, и пo месту их подачи. Офицеры, начальники патрулей почти слово в слово подтвердили содержание своих рапортов. Ни один фургон не отклонялся от заданного маршрута и не задерживался сверх положенного времени ни на минуту. В момент похищения профессора все они находились в отдалении от его дома. Последним комиссар вызвал начальника
Отпустив капитана, инспектор для очистки совести опросил 15 полицейских, бывших в составе патрулей и дежуривших в городе в ночь со второго на третье января. Ничего добавить к уже известному они не могли.
К четырем часам дня Яви почувствовал, что здорово устал. Если судить по полученным данным, то участие в деле линского полицейского фургона исключалось.
В дверь постучали. Шэттон Дюк спокойно вошел в кабинет, поздоровался.
– Садитесь, молодой человек.
Дюк сел.
– Я инспектор Яви, особо уполномоченный по расследованию обстоятельств исчезновения профессора Фэтона, доктора Неймана и аппарата. Вы лично знали профессора?
– Да.
– Откуда?
Дюк помолчал. Столичный инспектор вызвал в нем опасение. Кто знает, что это за человек и стоит ли быть с ним откровенным.
– Вы обязаны отвечать на мои вопросы хотя бы потому, что сегодня утром вы тоже интересовались профессором. Мне кажется, вы не менее моего заинтересованы в его благополучии.
– Дело в том, что наша встреча произошла при не совсем обычных обстоятельствах. Вы знаете, какие драматические события происходили здесь?
– Мне это известно, господин Дюк.
Яви опустил глаза на чистый лист бумаги, лежавший перед ним.
– То, что вы называете драматическими событиями, - поднял он глаза, - есть политика, которая не имеет никакого отношения к делу, к моему делу, - уточнил Яви.
– Я обязан найти профессора Фэтона, доктора Неймана и аппарат. И еще я обязан установить, задержать и отдать в руки правосудия преступников. Что вы можете сказать по сути дела?
Дюк с плохо скрытой неприязнью посмотрел на инспектора. «Сухарь, - подумал он.
– Все они одинаковы, полицейские ищейки.»
– Что именно вы хотите узнать от меня?
– спросил он.
– Когда вы в последний раз видели профессора Фэтона и его аппарат?
– Вчера в начале двенадцатого ночи. Вам, видимо, известно, что я привез профессора домой после заседания?
Инспектор кивнул.
– И сегодня утром вы стучались к нему.
– Верно. Я приехал справиться о его здоровье.
Инспектор нахмурился. Тон разговора ему не нравился. Где-то он ошибся и восстановил парня против себя.
– Господин Дюк, - стараясь говорить мягче, стал объяснять инспектор.
– Я мог бы отказаться от этого дела, поскольку вот уже три года нахожусь на пенсии. Но взялся, потому что… Не могу сказать, почему именно. Оно привлекло, быть может, своей громкостью. Суть не в этом. Мне кажется, наш разговор идет не в том направлении и не в том тоне. Вы единственный человек, который последний говорил с профессором вчера вечером. Может, он вам что-нибудь сказал, выразил какоето опасение, поделился какой-то тревогой? Не думаю, чтобы вы меньше моего были заинтересованы в его безопасности. Ведь так?