We began it all

LittLe_firefLy

– Что это было вообще? – интересуется Алекс, карикатурно присвистнув, и глядит на Нормана, выжидающе вздёрнув брови.

– Это глупости. Парень просто ненавидит меня. Большое дело, – отсмеивается Норман, но его приятель не отстаёт так просто. Чуть прищурившись, он вспоминает:

– О. Так это о нём я слышал? Его девчонку ты увёл, нет?

– Это было… Всё вовсе не… Мы просто… Мой брат… – Норман не знает, как объяснить ситуацию в двух словах, но что-то сказать всё-таки нужно. – На самом деле, она запала на моего старшего брата. Наверное, пыталась подобраться к нему через меня. Я не знаю. Это всё в прошлом. Не хочешь

прийти ко мне в гости на выходных? – заканчивает он, безо всякого смыслового перехода, и Алекс моргает несколько изумлённо, прежде чем улыбнуться шире, чем любой воображаемый чеширский кот:

– Спрашиваешь!

хХхХх

Вечером Норман сообщает матери хорошую новость, и та уже строит планы о том, как лучше всего принять друга её драгоценного сына. Она не пылала большим энтузиазмом, когда речь заходила о представительницах противоположного пола, она даже к Эмме, которая казалась Норману ПОЛНОСТЬЮ БЕЗОПАСНОЙ, привыкала довольно долго; но вот друзья-парни, кажется, почему-то вполне устраивают её.

У Нормана рождается предположение, что Норма – тот тип матерей, которые по природе своей предрасположены к тому, чтобы ладить именно с мальчиками, с сыновьями, и это объясняло бы кое-что. Но Норману дискомфортно при одной лишь мысли, что Норма может воспринимать кого-то ещё, кроме него, как собственного ребёнка (хватает и конкуренции с Диланом, спасибо огромное), и поэтому Норман решает, что, может, причина в чём-то ещё.

хХхХх

Внимание Нормана привлекают крики снаружи. Кто-то яростно спорит, и сперва Норман боится, думая, что мама участвует, так что, он со всех ног устремляется к выходу. По мере приближения, он узнаёт голоса спорщиков – это Дилан и Брэдли – и тревога за Норму отпускает его, как отливающая волна; тем не менее, он всё-таки подходит ко входной двери и позволяет себе прислушаться, ему любопытно происходящее.

Он, к сожалению, захватывает лишь концовку склоки.

– …бессердечный ты ублюдок! Не говори мне, что я видела, а что нет!! Мне не показалось, чёрт возьми, там действительно кто-то был, шёл прямо за мной, я клянусь, чтоб тебя, почему ты мне не веришь? – кричит Брэдли. Дилан так же громко вопит в ответ:

– Потому что ты ведёшь себя, как истеричка, половину времени, что я тебя знаю! Я не собираюсь никого опекать, потому что я что-то не помню, чтобы я удочерял тебя, это, блядь, не моя забота нянчиться с твоими выдумками!

– Тебе реально плевать, если кто-то размозжит мою голову булыжником и бросит подыхать у ворот моего дома?!

– Да кому нужна твоя грёбанная голова!!

Затем Брэдли просто рычит в ярости и топает прочь. Норман сперва лениво придумывает в голове возможное объяснение для брата, зачем он может стоять здесь и подслушивать, но Дилан так и не заходит, хотя проходят минуты. Тогда Норман неслышно выходит на веранду сам.

– Хэй, – говорит он беспечно, останавливаясь рядом со старшим парнем, который сидит на корточках, закрыв голову руками утомлённо. – Если вы разводитесь, могу я забрать вашего пса?

– Имущество распространяется среди родственников по завещанию, а не при разводе, – напоминает Дилан мрачным тоном, а затем всё-таки задирает голову вверх, силясь улыбнуться младшему брату: – И у нас с Брэдли никогда не было пса.

– Может, поэтому ваш брак и разваливается? – предполагает Норман с деланной задумчивостью, и это заставляет Дилана хрипло рассмеяться.

Он опускается прямо на пол веранды, скрещивая ноги, и хлопает по коврику рядом, предлагая Норману присесть тоже. Юноша не горит желанием морозиться здесь в такой поздний час, но не то, чтобы у него было сейчас волшебное средство заманить брата внутрь дома, в тепло, чтобы продолжить разговор.

Норман садится брату под бок. Подобное соседство неуютно, но Норман знает, что иногда нужно делать неприятные вещи, потому что так правильно, и это принесёт результат. А результат дорогого стоит, тут двух мнений быть не может. Жертвы должны быть принесены. Норман хлопает Дилана по плечу, как будто ему не всё равно.

– Она не хочет говорить со мной, знаешь, – с туманной тоской в глухом голосе произносит Дилан, спустя вечность тишины. – Отказывается даже посмотреть на меня.

– Кто, Брэдли? – уточняет Норман недоумённо – только четверть часа назад он был свидетелем обратного: она очень даже говорила с Диланом, если разъярённые крики сойдут за разговор.

Старший парень мотает головой, прикрывая глаза и морщась.

– Норма, – поясняет он ёмко. Норман медленно кивает, бросая быстрый взгляд вниз, к мотелю, где всё ещё хлопочет с новым редким клиентом мама.

Так же медленно, Норман убирает ладонь с плеча брата.

– Возможно, – принимается он размышлять вслух с какой-то невесомой, но объяснимой злонамеренностью, – у неё есть причины. Не хотеть говорить и отказываться смотреть. Возможно, ты сам виноват?

Несмотря на любые ожидания, реакция Дилана буквально вдыхает в Нормана бонусную жизнь: парень опускает голову, словно на неё навалилось что-то невыносимо тяжёлое, и тихонечко, тихонечко вздыхает – просто вбирает в себя энное количество воздуха с таким видом, словно больше не имеет права даже на такую малость.

– Ты прав, – бормочет он с усталой агрессивностью в голосе. – Ты прав. Ты прав. Я виноват. Очень. Я так виноват. Она меня не простит. Я просто хотел, я. Она не должна меня прощать, конечно же, ты прав.

Норман не вмешивается в его необъяснимые самобичевания, впитывая в себя каждое слово. Позже, Дилан успокаивается и, снова взглянув на брата заплаканными глазами, просит:

– Может, ты попробуешь, Норман, ну? Мне просто нужно всё исправить! Поговори с ней. Попроси за меня, пожалуйста? Тебя она послушает.

Ответ оформляется не сразу. Сперва, Норман позволяет себе насладиться ожиданием, светящимся в глазах Дилана. И когда тягучая, как смола, теплота где-то в районе солнечного сплетения становится сильной настолько, что невмочь терпеть, Норман, наконец, улыбается мягко и говорит с идеальной дозой колебания в голосе:

– Сомневаюсь, чтобы моё вмешательство было хорошей идеей. Может, просто дашь ей немного времени?

Дилан снова привычно тускнеет, виновато вжимает голову в плечи, трёт переносицу нервными пальцами.

– Да, прости, не стоило просить, не должен втягивать и тебя, прости, забудь.

С этим, Дилан тяжело поднимается на ноги, помогает встать Норману, уходит в дом, поднимается наверх и запирается в своей спальне, где, вероятно, снова прикладывается к бутылке. Норман качает головой, стоя какое-то время у подножья лестницы, и мысленно оценивая итоги разговора.

А ночью, он спит особенно крепко. Душевные страдания Дилана в одной из соседних комнат берегут его сладкий сон.

хХхХх