We began it all
Шрифт:
хХхХх
Труп Ричарда Силмора всплывает в озере в среду. И вот тут-то у кого-то в полиции достаёт ума сложить два и два и сообразить, что каждый из убитых в последнее время подростков, так или иначе, был связан, среди прочего, именно с Норманом Бэйтсом.
хХхХх
Норман как раз кричит в потолок:
– Маааамаааа? Тебя к телефону! Это доктор Эсперанза! У неё есть какие-то новости! – когда раздаётся стук в дверь.
За ней стоит, переминаясь с ноги на ногу, какой-то полицейский, с которым Норман не имеет никакого особого знакомства, и с ним ещё пара человек, тоже далеко не штатских. Слава всему, он хотя бы не арестован.
Норман прислушивается, как в другой комнате мама вполголоса говорит что-то в телефонную трубку, но не может разобрать ни слова, и ему трудно сосредоточиться на том, что ему говорят. Но он старается. Он отвечает как можно более чётко, где и с кем он был в момент убийств, что он делал, какие отношения его связывали с жертвами, действительно ли он враждовал с каждым из них.
Все инсинуации полицейских звучат как-то неправильно, не в стиле обычного допроса, больше похоже на обвинения, и Норман пытается объяснить им, что он не совершал никаких преступлений (в этот раз…он надеется…), что у него есть алиби, которое может со всей ответственностью подтвердить – его мама. И ни с кем он не враждовал.
Это Ричард ревновал Брэдли к нему. Это Брэдли ушла от него к Дилану. Это Эмма носила свою невзаимную любовь повсюду на шёлковой подушечке и сдувала с неё пылинки. Любая вина за их испорченные отношения с Норманом – на них самих. Очевидная истина.
Норма, вошедшая в комнату очень даже вовремя, быстро выясняет, в чём дело, и самым решительным образом, указывая на неправомерность подобных допросов и произвола полиции, выставяет визитёров вон.
– Я не убивал этих детей, – первым делом обращает Норман к матери, как только они остаются одни. – Честное слово, мама! Это был не я.
– Знаю, милый. Ты ни при чём. – Тут же соглашается женщина, и это рассеивает любой мрак. – Тебе не нужно оправдываться передо мной ни в чём. И ничего доказывать им. Пусть сами попробуют найти хоть одно основание против тебя, кроме их домыслов!
И облегчение от полного доверия мамы такое сильное, что почти заставляет Нормана забыть о кое-чём не менее главном.
– Что сказала доктор? – спрашивает он, ступая ближе, на случай… неясно точно, чего. На какой-то экстренный случай.
Норма сглатывает, поправляет волосы движением, которое можно было бы принять за проявления раздражения, но Норман знает лучше: это помесь нервозности и отчаяния, и это уже не нравится ему. Плохое начало. Она всё-таки больна? Всё серьёзно? Это не лечится? Что?..
– Я в положении, Норман. – Собравшись с силами, говорит Норма самым серьёзным, твёрдым тоном, на который только способна прямо сейчас. – Это, мы… Будет ребёнок.
Комментарий к Norman: Divine becomes absolutely empty (2/4)
Клиффхенгер в стиле бразильского мыла? Готово! XD
========== Norman: Divine becomes absolutely empty (3/4) ==========
Комментарий к Norman: Divine becomes absolutely empty (3/4)
Светлячок совершенно безнадежна, да?.. Хочу сказать, воу. Я закончила этот фик и тут - ЙЭЭЭЭЙ, УРААА, САМАЯ БЕСТОЛКОВАЯ ИСТОРИЯ НА СВЕТЕ, КОТОРУЮ Я, ТЕМ НЕ МЕНЕЕ, ВСЕМ СЕРДЦЕ ОБОЖАЮ, БЛАГОПОЛУЧНО ЗАКОНЧЕНА!! Но. Она получилась даже больше, чем то “больше”, что вышло прежде, так что. Ага-ага. Теперь у последней главы четыре части вместо трёх (зато хотя бы эпилог получился небольшим, как я задумывала, а не разросся). Н-да. Сорри.
хХхХх
Запасов
– Оно… – мямлит он растерянно, опуская взгляд на её талию, совсем не говорящую ему о маминой беременности. – Это точно? Вы уверены?
– На сто процентов, – вздыхает Норма. – Врачи умеют что-то такое видеть в результатах анализа крови, чтобы определять вернее, чем какие-нибудь аптечные тесты. Так что. Рано называть конкретные цифры, но… я думаю, пять месяцев, плюс-минус. Сроки обозначатся точнее после осмотра у гинеколога и ультразвуковой диагностики, и… В общем.
Пауза.
– Шерифа?.. – снова пробует Норман, еле шевеля деревянным языком. Как бы то ни было, мама моментально понимает суть вопроса и хмурится, задето:
– Разумеется, это ребёнок шерифа. Чей ещё, по-твоему?
И Норман уже собирается извиниться, когда мама продолжает, помолчав немного, словно бы только сейчас ей пришла мысль об этом, словно это не имеет совершенно никакого значения:
– Только не говори своему брату пока, детка, хорошо? Я… сама его поставлю в известность. Потом, когда, – она невнятно разводит руками, – буду готова к огласке.
– Окей, – соглашается Норман пустотело, просто по инерции, потому что ни единой чёткой мысли более нет в его голове.
Окей. Чей ещё? Не говори брату. О нет. Норман больше ничего, ничего не знает.
хХхХх
Норман настаивает на том, чтобы сопровождать мать в клинику на проверку, потому что это важно, и он ДОЛЖЕН быть рядом с ней. Норма видит неоспоримую решимость в его глазах, оттого даже не пытается отказаться; они выбирают вместе удобную дату, чтобы она не совпала с его занятиями и подходила врачу. Четверг, вторая половина дня. Подходит.
хХхХх
Начистоту, Норман больше храбрится, чем действительно испытывает то спокойствие и уверенность, что демонстрирует нервничающей матери, которая не выпускает его руки, пока они ждут в коридоре приёма. Пациентка, записанная до них, отчего-то задерживается, и Норману хочется войти и вытащить её из кабинета за волосы, потому что чем длиннее затягивается ожидание, тем более взвинченной становится Норма, а это никому непростительно – доводить её до такого состояния.
Когда Норма всё-таки получает разрешение пройти в кабинет, Норман автоматически поднимается с продавленного сидения диванчика в коридоре, чтобы последовать за ней, но женщина, уловив его движение, мягко упирается ладонями в его грудь, и Норман понимает её просьбу. Он остаётся снаружи. Его морозит.
Ему кажется, проходит целая вечность, прежде чем его мать выходит из кабинета гинеколога, ещё бледнее, но гораздо собраннее, чем прежде. Норман моментально взлетает с дивана снова, чтобы оказаться рядом с ней, на случай, если ей нужно будет опереться на кого-то или в этом роде; но Норма сохраняет между ними крошечную дистанцию, отступив на полшага, и, чуть улыбнувшись в знак поддержки ему, замечает отстранённо:
– Я договорилась, чтобы во время следующего планового УЗИ, месяца через полтора, тебе разрешили присутствовать, ведь мы же семья. А пока… вот, – Норман позволяет матери завладеть его рукой, и она робко вкладывает в его ладонь листок плотной бумаги размером с почтовую открытку. – Попросила для тебя. Ам-м, что думаешь, милый?