X-avia
Шрифт:
свою флейту так, что этим ветром можно было завязать в узел Ратушу.
Тогда я спросила его:
– Otkud jses?
– Jsem z Stepnohorsku23, - ответил И.
Там же мы пошли на курсы бортпроводников в Чешские авиалинии, а позже и
очутились здесь, в «Schmerz und Angst». Нам пришлось расстаться из-за проклятья
кавунов, о котором я расскажу тебе позже, Кристабель. И из-за социального неравенства,
из-за него особенно нам и пришлось расстаться. Тогда еще Дантес бросил мне вслед:
«Проще
при ином раскладе вы с ним могли бы даже познакомиться.
Третьим беспокойным сном мне снится не диспетчер, а Прага.
В Праге, в сочельник, я пересчитывала щипцы, которыми И. раскладывал на борту
лимоны. Только щипцы, их из его рук я всегда так аккуратно вешала на кипятильники, с
тех пор, как мы расстались. И вся предрождественская Прага, все Мефистофели, Яны
Гусы, изломанные арлекины, актеры Зеркало («Зрцадло», совсем как у Густава
Майринка!), чья кожа в Вальпургиеву ночь была натянута на барабан, все эти княгини
Либуше, все эти Кафки – они жонглировали щипцами бортпроводника Дантеса, ступая по
леске-волоску, привязанному к шпилям двух разных соборов, разделенных Влтавой двух
берегов, пока он шел по небу, он всегда шел по небу. Пока я на занятиях по лепке,
скульптурила что-то квазихудожественное, Монсьер И. поэтому называл меня «Клео
Пигмалион», я так же огалатеивала его в ответ, в нашей краснокрышей Праге, на
Виноградах, в Нуслях, в Вышеграде, в Малой Стране, в Градчанах, в Йозефове, на
Староместком платце – там везде я училась, и училась, и училась, пока он шел по небу.
* * *
Танцуй, Галатея,
Куланом гарцуя,
Подковы сбивай,
Опрокидывай чаши!
В порочный сочельник
Куражься в снегу,
Верхолазкой змеися
На стрельчатой башне.
Щипцами сверкай
В тесной кухонной стойке,
Под «Желтую реку»
Танцуй же, танцуй!
Танцуй, Галатея,
Домчи меня вьюгой,
23 Чешск. «-Откуда ты?
– Я из Степногорска.»
Коняшкой степной
К гробовому венцу.
* * *
накрывайся с головой казенным одеялом, и жди, не двигайся с места, диспетчер сам тебя
найдет и оповестит по телефону о твоей участи. В соседнем номере спит Дантес, я
заходила к нему, когда он писал смс Алоизе, своей жене. Когда-то он оставил ее, как раз
тогда мы и встретились с ним во Пражском Граде, но теперь он пишет ей о том, как
скучает, как тоскливо ему в отеле, где стук резиновых колесиков багажа протяжным
гулом едет по закоулистым коридорам на темных этажах. И я читаю комиксы о ретро-
стюардессах, я читаю детектив в газете «X-Avia», я смотрю и смотрю в экран телевизора,
включенный на канал с онлайн-табло вылетов и прилетов, тогда как в соседнем номере
мой бывший возлюбленный смотрит «Адвокат дьявола» - эти фильмы всегда показывают
не вовремя.
Обнимаю тебя, Кристабель, пакуй печиво осторожно и не перенапрягайся в своей
каменоломне. Обнимаю тебя, Кристабель, пока на моей кровати сидит эта призрачная
самоубийца, выкинувшаяся из окна в этом отеле – боже мой, как же я устала от всех этих
гостиниц, отелей, постоялых дворов! – и она тянет ко мне руки, наверное, следуя байкам-
страшилкам о самой же себе, хочет меня придушить. Она обнимает меня, а я почти
засыпаю в который раз уже, я буду спать, пока не позвонит диспетчер, я буду в объятиях
Морфея, обнимаю тебя. Твоя Клео.
Глава 18.
Гора II
«Желание познать мир, откуда взялась книга с незнакомыми буквами, не оставляло
меня. В тот же день после обеда я отправился на заснеженный Петршин в надежде,
что нападу там на какой-нибудь след таинственного зеленого света. Я
поскальзывался на заледенелых дорожках, я падал, я блуждал среди деревьев, и с их
ветвей на меня сыпался снег, я перебирался через сугробы. Я вглядывался в гущу
кустарника, сквозь разбитые окна и щели в закрытых ставнях смотрел в темноту
домиков и запертых беседок, стоящих на склоне, но видел лишь разбросанные садовые
инструменты, жестянки с краской и рваные бумажные мешки, из которых сеялся