X-avia
Шрифт:
She’ll be down, when the mountain lets her go her way.»25
Песенка была про меня. Когда еще раньше я приезжала сюда одна, увязая устойчивыми
каблуками в черной земле, размышляла над незамысловатыми пятью строчками. В тот
день, Кристабель, я вспомнила, как мы приземлились, и командир включил реверс, а я не
успела закрепить все оборудование, и один железный контейнер вылетел с верхней полки
24
25 Англ. «Она спустится вниз, когда гора позволит ей идти своим путем,
Она спустится вниз, когда гора разрешит ей уйти;
Так, город выплевывет тебя вон, отверженную,
Поцелуй тех храбрых людей, которые, как ты думала, тебя защищали.
Она спустится вниз, когда гора позволит ей идти своей дорогой.»
в стойке, углом распорол мне ногу. И. кинулся ко мне, снял пиджак, он оторвал рукав
своей белоснежной рубашки, чтобы перетянуть рану сверху и остановить кровь, кое-как,
никому не рассказывая о подобной безалаберности и пренебрежением собственной
безопасностью, я доковыляла до дома, Дантес тащил меня на себе, он сел за руль, а у меня
помутилось сознание, солнце жгло воспаленные глаза, я не могла видеть И. за рулем, то
был лишь размытый темный силуэт, потому что никогда не видела И. за рулем, он – не из
мира автомобилей, он – из царства электричек, он не мог сесть за руль, будь это хоть
немного другая ситуация; мы летали самолетами, но только не авто, авто – это мое и моя
прошлая и нынешняя жизнь. Он не смыслил в автомобилях, из последних сил рывком я
выдернула ручник на стоянке возле дома. А как болела нога, мне пришлось потом еще
месяц ходить на перевязки к травматологу, рану зашили, я не могла летать…
На следующий же день все полетело в пропасть. Когда он улетел в Лондон, а я осталась
в здоровом особняке одна, серолицая, бледная, без макияжа, без багажных бирок с
надписью «Crew», без моей любимой работы! Я сидела на больничном, и мне надо было
перебинтовать ногу. Поблизости никого не было. Было страшно, больно и противно, но я
поменяла повязку сама. В тот же момент подумала, что со всем в силах справиться без
посторонней помощи. Отверженной Городом, мне надо поцеловать смелых мужчин,
которые, как мне казалось, меня защищали.
Скоро начнутся провозки, и мое имя сотрется из памяти, останется одним инициалом,
который и то могут срезать для краткости. В фешенебельной гостинице Бангкока,
орхидеи, Будды, золотые слоны, всей своей фиолетовой лепестковой нежностью, всей
своей Боинг-747-овой тяжестью, они снова вгрызлись мне в голову шелковым бантом на
новую прическу от моего персонального
мне спать в городе, где тебе бы, Кристабель, очень понравилось: там полно твоих
любимых праворульных тачек!.. Все-таки я обожаю свою работу. И не могу представить,
как можно трудиться на земле, на этом конвейере с печивом, бедная моя подружка
Кристабель, скоро откроют набор бортпроводников, ты пойдешь учиться, и совсем скоро
мы с тобой будем летать вместе, обещаю! Нам будет так здорово работать вместе, мы
быстрехонько управимся с любым количеством пассажиров, я покажу тебе другие города
и страны, это будет очень интересно! Начнутся первые провозки, и ты познакомишься с
новыми интересными людьми.
Мою последнюю поездку на Гору снимали бы фоторепортажем для Vogue, не иначе.
Когда я, в своем крутейшем авиационном пальто, лежала на снегу там, наверху, я
смотрела в небо, которое никому у меня не забрать: ни Хельге Шмерц, никому; я
раскинула руки в стороны, в одной руке были ключи от машины, в другой – эти сладкие
зимние вишни из Франции, посылка от одной коллеги, в кармане – свернутая газета «X-
Avia» (В «Признаках» вооруженная Мира уже добралась до самого Кафедрального
Собора!)… И этот снег, эти сладкие зимние вишни из Франции, темно-синее пальто, мои
смоляные пряди, и серебряные, ледяные самолеты, облитые специальной жидкостью
против обледенения, все эти лайнеры в пустом небе надо мной, надо мной, стюардессой
Клео на вершине Горы, единственной хичкоковской стюардессой авиакомпании «Schmerz
und Angst».
Глава 19.
Грушевый пирог для Макса Брода26
«Не продается вдохновенье,
Но можно рукопись продать.»
(А.С.Пушкин, «Разговор книгопродавца с поэтом»)
Последнего сентября я, фасовщица Кристабель, ожидала визита своего издателя и
душеприказчика Макса Брода в новый дом в Садах. До этого вечера с все подступающими
заморозками, парикмахерскими кабинетами и неизбывными каменоломными сменами
гнали вперед предсказуемую, ожидаемую, календарную осень.
Моя маменька примчалась из самой Венеции, чтобы оглядеть новый быт
единственного ребеночка, чтобы привезти все якобы необходимое для моей внезапной
самостоятельности: модную итальянскую скатерочку вместо той грошовой, купленной в
супермаркете «Не слезать с карусели!», удобный штопор, и, в качестве бонуса, черный