Xамза
Шрифт:
– Хвала вам, живите долго. Степан-ака! Теперь вы самый что ни на есть настоящий киргиз!
– крикнул Хайдар, когда Соколов наконец проглотил все мясо.
– Можете приезжать к нам в любое время и жить сколько захотите!
– А вот этим запей для облегчения, - сказал Сулейман и подал Степану почти литровую чашу с кумысом.
Соколов, войдя во вкус местных нравов, не отрываясь выпил весь кумыс из деревянной чаши. На лице у него было отчаянное выражение - съесть еще хоть целую овцу, но не сдаваться.
Один из чабанов взял кубыз - киргизский национальный
Голос звучал высоко, с падрызом. О чем пел певец? Может быть, о боли разлуки, о суетных делах этого тленного мира, о мятежных душах, не мирящихся с тиранией... Из белой юрты вышли женщины. Даже Степан и Аксинья, хотя они и не понимали многих киргизских слов, догадывались по мимике исполнителя, а больше всего по мелодии, что певец поет о чем-то сокровенном...
Чабан пел до тех пор, пока не устал. И тут же кубыз попросил Хамза и начал повторять мелодию. Сначала тихо, робко, а потом все громче и громче.
Когда Хамза закончил, к нему подошла Аксинья.
– Очень понравилось...
– В последнее время что бы ни делал Хамза, тебе все нравится, - сказал сидевший рядом Степан.
– Мне тоже, - покраснел Хамза.
– Что тоже?
– не понял Соколов.
– Что бы ни делала Аксиния, мне все нравится...
– Эй вы, шайтаны!
– подмигнул обоим Степан.
– Никак через меня друг другу в любви объясняетесь, а?
– Мы уже объяснились, - опустила глаза Аксинья.
– Хотим обвенчаться...
– Что-о?..
– изумился Соколов.
– Мы уже дали друг другу слово, - твердо сказал Хамза.
– Значит, в Россию собрался ехать?
– строго посмотрел Степан на Хамзу.
– Зачем в Россию, нам и здесь хорошо.
– Ты, парень, видать, и впрямь мозгами рехнулся, - нахмурился Соколов.
– То тебе подавай революцию без жертв, то на русской бабе вздумал жениться... Да где ты с ней будешь жить здесь? Тебя же свои мусульмане камнями закидают...
– Я не трус!
– выпрямился Хамза.
– Ты-то не трус, а она что будет делать?
– начал злиться Степан. Вдовой после тебя останется? С дитем на руках? Об этом подумал?
– А мы в мечеть пойдем или в церковь...
– Ну ладно, хватит шутить!
– сделал резкий жест рукой Соколов.
– Ни ислам, ни православная церковь ваш брак не разрешат - понимать надо, не маленькие. Если серьезно хотите жить вместе, будьте готовы к тому, чтобы каждый день защищаться. Фанатики вас в покое не оставят..
– А мне наплевать на фанатиков, - презрительно усмехнулась Аксинья.
– И мне наплевать!
– повторил Хамза.
3
Вопреки всем ожиданиям, никто ни разу не напомнил ни Хамзе, ни Соколову, ни Аксинье об их участии в маевке, когда они вернулись от киргизов. Степан уехал в очередной рейс на своем паровозе. Аксинья дежурила в больнице. А Хамза через месяц после возвращения с помощью Алчинбека снова поступил на хлопкоочистительный завод Садыкджана-байваччи.
Хамза и Аксинья виделись каждый день, и главным
Иногда Хамза встречался с доктором Смольниковым, выполняя некоторые его поручения.
По совету доктора Хамза восстановил рукопись своей пьесы "Отравленная жизнь". Сначала ее сыграли в самодеятельном мусульманском театре в здании городского военного собрания.
Хамза, исполнявший одну из главных ролей, нарисовал к премьере несколько афиш.
Спектакль наделал шума в городе. Особенно ярилось духовенство. "Во имя шариата, во имя религии уходите отсюда прочь!" - кричали муллы по вечерам около дома военного собрания. Но мусульмане шли в театр.
Менялись времена. Духовники уже не могли так сильно влиять на верующих, как это было совсем недавно. Атмосфера становилась демократичнее. И этому немало способствовали русские власти, которые, зная о том, что в центральной России нарастает новый революционный подъем, советовали местной духовной знати ослабить кое-какие религиозные запреты и ограничения.
И поэтому мусульмане шли в театр.
В такой обстановке доктор Смольников посоветовал Хамзе возобновить свое ходатайство об открытии новометодной воскресной школы.
– Деньги на это дело найдем, - сказал Смольников, - но только чтобы никто не знал, откуда они.
Разрешение было получено. Хамза сам сочинил рукописный учебник-азбуку. И теперь по воскресеньям в доме своего друга Махмуда-тараша он учил читать и писать детей бедняков.
Приближался Новый год. По инициативе русской администрации в здании военного собрания решено было устроить нечто вроде приема для туземной интеллигенции. В списки приглашенных включили и Хамзу.
В тот день с утра на окраине города проводился улак-козлодрание. Неожиданно для всех в состязании всадников, которые должны были овладеть козлом - лаком, победу одержал приехавший из алайских предгорий довольно немолодой киргизтабунщик Сулейман-аксакал. Правда, ему помогали два сынабогатыря, Хайдар и Джамшид, на бешеном скаку отгонявшие плетками от лошади отца всех других претендентов на улак. Не повезло даже самому Садыкджану-байвачче, который решил участием в козлодрании закончить наконец свой затянувшийся и уже всем порядком надоевший траур по молодой жене. В былые годы байвачча неоднократно захватывал козла и уносил его на своем самом резвом в Коканде коне от преследователей.
Но на этот раз широкоплечий Сулейман с такой силой рванул из рук Садыкджана улак, что байвачча чуть было сам не вылетел из седла. А могучие молодые пастухи-киргизы Хайдар и Джамшид так исхлестали садыкджановских прихлебателей, пытавшихся окружить Сулеймана и обеспечить байвачче легкую победу, что выход из старого траура чуть было не обернулся трауром новым.
– Но ведь это ужасно!
– воскликнула находившаяся среди зрителей улака и наблюдавшая за состязанием наездников в бинокль жена полковника Медынского.
– Они же буквально убивают плетками друг друга!.. Так и глаза недолго выхлестнуть!